Когда от солнца только и осталось, что алый отсвет на облаках, Сай потянулась, села в траву и хлопнула по земле ладонью, совсем как Тагран вчера:

— Отдохни.

Паола села, подтянув колени к груди. Подумалось вдруг: а штаны и правда не так уж плохи. Удобно в них.

— Так вот, Паула, — сказала Сай, — если ты о себе думаешь, то тебе да, не повезло. Вас послали против тех, кто сильнее. Но, знаешь, так бывает.

— На все у тебя один ответ, — фыркнула Паола.

— Так ведь это правда. — Шаманка вопреки ожиданию Паолы даже не улыбнулась. Повторила серьезно: — Это правда, Паула. Почти на все, что тебя тревожит, ответ и есть один: так бывает. Это жизнь.

— Мудрая Сай!

— Да.

— Тогда скажи, почему ты никак мое имя не выучишь?

— Потому что сложное, выговорить трудно. Так тоже бывает.

Вот теперь девушки рассмеялись. Обе. А потом, отсмеявшись, Паола предложила:

— Ну зови тогда Олой, что ли. Ола, меня так в детстве звали. Тебе проще, а мне приятней.

— Ола мне нравится, — одобрила Сай. — И тебе подходит.

— Почему?

— Просто подходит.

— Так бывает? — снова фыркнула Паола.

— Конечно, — рассмеялась Сай. А Паола подумала, что вечер оказался куда лучше, чем можно было ожидать.

Приятно все-таки снова чувствовать себя живой.

Этой ночью Паола впервые задумалась о том, что же делать дальше. Она должна вернуться, это ясно. Но даже если получится ускользнуть из-под надзора, даже если за ней вдруг не пошлют погоню или погоня каким-то чудом ее потеряет — идти одной по незнакомой степи, рискуя нарваться на вражеские отряды? Безумие. А без крыльев — безумие вдвойне. Если бы она по-прежнему могла летать!

Но оставаться здесь? Признать себя пленницей и жить спокойно? Смеяться, когда дома война? Еще, может, и замуж выйти?!

Хуже, чем безумие — подлость.

Прежде всего, сказала себе Паола, нужно восстановить силы. Такой, как сейчас, я всяко далеко не уйду. Осмотреться. Понять, что такое степь, чего здесь ждать можно. Может…

Может, даже…

Паола ужаснулась внезапно пришедшей мысли, попыталась выкинуть вон из головы, но та не уходила. Вертелась так и сяк, поворачивалась то одним боком, то другим, словно прихорашиваясь — и впрямь нравилась Паоле все больше, хоть и была откровенно кощунственной.

Может, теперь, когда дара больше нет и магия Жизни недоступна, имеет смысл научиться хотя бы боевой нож в руках держать? Большее она все равно не осилит, но…

По крайней мере не чувствовать себя совсем уж беззащитной.

Интересно, Сай умеет защитить себя сама? Надо спросить.

С этой мыслью Паола и заснула.

Снился дом. Не столица, не школа Гильдии — старый дом, тот, где жила она в детстве. Вот только в детстве он казался большим, а теперь, во сне…

Стены из неровных бревен, низкая крыша из самолепной черепицы: гарнизонные солдаты по мирному времени любили вспомнить прежнее ремесло, мастеровитых рук там хватало. Крохотные окошки: мутные квадратики желтоватого стекла в свинцовом переплете. Стекловар тоже был свой, гарнизонный, и, ежели не врал, умел куда больше, чем мутные стеклышки для окон. Вот только песку, подходящего для настоящей «доброй работы», в окрестностях не водилось.

Крыльцо в три ступеньки, истертое до выемок посередине. После того, как ушел Густав, Ола часто сидела на верхней ступеньке — как тогда с ним, в тот день, когда он обещал вернуться, — сидела и смотрела вдоль улицы. Она знала, что никого не высмотрит: уж если в городок придет отряд, шум поднимется сразу же, а уж если поднимется шум, она не будет ушами хлопать, а побежит к воротам или к казармам, встречать! Ей просто стало нравиться сидеть вот так, представляя, что рядом сидит папа…

Но сейчас, во сне, Паола не на крыльце сидела, а стояла на каменной мостовой. Стояла и рассматривала свой дом, слишком маленький и — она вдруг поняла — слишком тихий.

— Мама, — крикнула Паола, — мама, ты здесь?

Тихо.

И почему бы не подняться на эти три ступеньки, не толкнуть дверь… почему двинуться не получается? Как приморозило!

Ледяная крошка просыпалась по хребту, почудился вдалеке вой метели.

— Мама!

Холодные руки легли сзади на плечи.

Паола дернулась.

— Я же обещал вернуться, — сказал смутно знакомый чуть хрипловатый голос. — Прости, что так долго.

— Па… папа?

— У тебя вопрос ко мне, не к маме.

— Какой вопрос?

— Защищать себя. Я бы научил тебя, если бы вернулся. Нет, не оборачивайся! — Холодные ладони надавили сильнее, не давая развернуться. — Не смотри, не надо. Помни меня живым.

— Так страшно?..

— В смерти мало приятного, кроха.

— Тогда просто скажи, что мне делать, — сглотнув закупоривший горло колючий ком, прошептала Паола.

— Жить честно, — ответил Густав, — но ты и без меня это знаешь. В этом ты молодец, кроха. А твой вопрос… Нужно уметь защищать себя, нужно уметь защищать своих, но намного важней…

— Грррррррррррррр…

Паолу выдернуло из сна резко и грубо, как щенка из кучи — за шкирку.

Дослушать Густава она не успела.

* * *

Паола села на постели, растерянно таращась в темноту. Сон отпускал тяжело, голос Густава еще звучал в ушах, плечи ощущали тяжесть холодных ладоней, казалось, закрой глаза — и услышишь недослышанное. Но явь уже брала свое, врываясь в полусонное сознание острым ощущением смертельной опасности.

Снаружи, за войлочными стенами, громыхал бой. Лязг металла, крики, рев… да ведь ее рычание орка разбудило, поняла вдруг девушка, толстый войлок не пропускает голоса людей, а вот рык зеленокожего монстра над самым ухом — пропустил! Паола вскочила, вытянула руки, пытаясь понять, где выход, куда бежать.

— Сай, бабушка Тин, вы где?

— Тихо, — прошипела в самое ухо старая лекарка. — Тихо, сядь, сиди. Не бойся, сюда не войдут.

— А Сай где? — шепотом спросила Паола.

— Где ей быть! Там.

Пол вздрогнул, дернулся, уходя из-под ног. Паола и лекарка, уцепившись друг за дружку, повалились на смятое одеяло. Бабка охнула и зашипела. Завозилась, усаживаясь.

— Что… — пискнула Паола. Не хватало воздуха, сердце колотилось и трепыхалось, словно у перепуганной птахи.

— Тихо, — повторила бабка. — Сай духов зовет.

Девушка вслушивалась, тщетно пытаясь унять дрожь.

Оказывается, пережидать бой в стороне, не видя, беспомощной и беззащитной, куда страшней, чем самой…