Паола проплакала всю ночь. Сай молча сидела рядом.

Тагран пришел через два дня. Или три — говоря по правде, Паола так утонула в мыслях и воспоминаниях, что мир вокруг стал зыбким, а время в нем словно и вовсе исчезло. Сай держалась рядом, приглядывала, но назойливым ее присутствие не казалось. Потому, наверное, что с расспросами не лезла, не пыталась вызвать на разговор и даже не сочувствовала вслух. Только одно и сказала, уже привычное:

— Так бывает.

Паола перебирала прошлое.

За эти два или три дня жезлоносица Паола отступила куда-то в самую глубину ее сознания, зато снова воскресла босоногая девчонка Ола, дочка веселой маркитантки. Та, что жила себе без крыльев и без дара, знать не зная о долге, предназначении и прочих высоких материях. Мечтала о папе, любила болтаться около казарм, называла по именам весь гарнизон от новобранца до капитана и не задумалась бы насовать по носу любому мальчишке.

В десять лет она так мало хотела от жизни — всего лишь родителей, которым она будет нужна… всего лишь их любви. Теперь она ее получила. Вот только те, кто любил, давно ушли… ну, не так ушли, как она привыкла думать, да толку-то? Не поговоришь. Оставалось только вспоминать, выискивая незамеченные тогда крупицы тепла, смутные, мимолетные доказательства неравнодушия.

«Где тебя носит, шалопайка, обед давно простыл…» Легкое касание маминой руки приглаживает растрепанные волосы. «Не будешь спать, придет злой орк с во-от такими зубами…» Легкий, едва ощутимый поцелуй. «Снова у казарм болталась…» Чуть слышный, подавленный вздох.

А от каждого найденного радость мешалась с болью. Почему тогда не видела, не понимала?

Появление Таграна отвлекло от одних мрачных мыслей — к другим. Варвар не удивился вопросу о Фабиане. Сказал:

— Достойный воин, храбро сражался. Мы насыпали для него курган и похоронили по чести.

— Я хочу сходить, — выдавила Паола.

Сай взглянула на нее оценивающе, кивнула. Спросила Таграна:

— Проводишь?

— Пошли, — согласился тот.

К удивлению Паолы, курган оказался совсем близко. И устать не успела, как дошли. Утоптанная, присыпанная золой поминальных костров насыпь, рыжая степная земля комьями, огромные гранитные валуны в основании — и откуда взяли камень посреди степи?! Немного в стороне от становища, в ряду таких же, но уже поросших степной травой, под которыми, очевидно, лежали воины племени.

— Тебе ж сказали, по чести похоронили, — объяснила шаманка. — Значит, на доброй земле, с тризной, с песнями, все как заповедано, а не то чтоб как шакала, где пришибли, там и бросили.

Паола поежилась: дикарское «по чести» явно далеко от обрядов, предписанных истинно верующим в Небесного Отца, не аукнулась бы Фабиану такая «честь». Успокоила себя: он же не виноват, может, война и это спишет, Всевышний строг, но милосерден. Гидеон и вовсе без погребения… как знать, что хуже…

Опустившись на колени в степную траву, Паола читала молитву по убиенным, и рыжеватый холм расплывался в глазах. «Мужчины гибнут, ты не знала?»

Она хотела спросить у Фабиана, не ее ли виноватой считает… теперь только поняла почему. Почему Гидеон не идет из мыслей, почему в вое степного ветра слышится по ночам смех метели. Что толку понимать, когда ничего уже не изменишь?!

Слезы срубили, вина затмила глаза, заставляя взвыть от рвущей сердце боли. Острый запах смятой полыни ударил в нос, горький, как слишком позднее, бесполезное знание. Стебли мялись в кулаках, рыжая земля забивалась под ногти, и слишком, слишком тихо было в мире. Потому что те, кому она должна сказать «прости», не смогут ответить.

Когда даже силы плакать кончились, Паола ощутила на спине чужую теплую руку.

— Ну чего ты, глупая? — пробилось к сознанию. — Хватит уж, вставай.

И тут Паолу прорвало. Сбивчиво, перескакивая с одного на другое, забегая вперед и возвращаясь, она рассказывала двум дикарям, воину и шаманке, историю их с Гидеоном несчастливого похода. Те слушали молча, только Сай иногда тихо прикасалась к плечу — и Паоле становилось немного легче дышать.

— Вдруг и правда я виновата? — закончив, выдавила Паола. — Он хотел вернуться, тогда, в первую ночь. Я сказала — идем, и нас захватили. С этого все и пошло, одно за одно, и уже не свернуть было. А если бы…

— Глупая, — перебила Сай, — если границу стерегли, так и так бы вас захватили.

Тагран кивнул:

— Как ты рассказываешь, эти горцы — воины получше ваших рыцарей.

Не лучше, чуть не вскинулась Паола… и замолчала, так и не возразив. Тагран заметил, ухмыльнулся едва заметно, но сказал серьезно:

— Вас послали на верную смерть, разве не понимаешь? Что туда, что к нам.

Паола замотала головой. Нет, не может такого… нельзя так думать, нельзя!

— Да. — Сай сердито подергала ремешок, спохватилась, закинула косу за плечо. — Если кто виноват, так ваши вожди. Глупо посылать мальчишку против волчьей стаи, глупо ждать, что воин и девушка отобьются от десятка бойцов.

— А посылать воровать у тех, кого называешь друзьями, и глупо, и подло, — добавил Тагран.

— Ну… мы же все-таки не своровали, — прошептала Паола. — Мы же честно договорились…

— Вы — честно, — согласился дикарь. — Твой рыцарь погиб честно. Достойный воин. А твои вожди — бесчестные трусы. Шакалы.

Паола хотела возразить. Очень хотела. Но не нашла слов. Слишком уж резко вспомнились собственные мысли перед границей снежных земель…

Обратно шли молча.

Как бывает после сильных слез, Паола чувствовала себя обессиленной и опустошенной. Хотелось свернуться в клубочек под одеялом, отгородиться от всего мира, заснуть и не просыпаться долго-долго. Может, даже вообще никогда.

— Заходи, — бросила Сай Таграну, — посидим.

Тот кивнул. Поклонился бабке Тин-лу, провел руками над жаровней и сел, поджав ноги, прямо на пол, словно не заметив полосатый гостевой коврик. Хлопнул ладонью рядом с собой:

— Давай сюда, Паула.

Почему-то и в голову не пришло ни возмутиться, по какому праву ею командуют, ни даже имя поправить. Паола растерла замерзшие руки, завернулась в одеяло и села рядом с Таграном.

Сидеть на войлочном полу было странно. Вроде и неудобно, и вообще по-дикарски, но… Девушка усмехнулась, поняв: это тоже пробуждало в ней Олу. Надо же, как все одно к одному…

Сай расстелила перед Паолой и Таграном кусок белого полотна, положила стопку тонких сухих лепешек. Бабка, занырнув едва не с головой в сундук, достала серебряную чеканную чашу, зачерпнула воды, кинула на дно какой-то амулет. Поставила в центр полотна.

— К чему готовимся? — с внезапно проснувшимся подозрением спросила Паола. Очень уж на обряд похоже. Кто их знает, этих варваров, вот так посидишь, а потом окажется, что тебя и в племя приняли, и замуж выдали.