– Как ты с Инной? – улыбнулся Мишка.

– Поорали друг на друга, пообзывались, пооскорбляли, порыдали, а потом вроде ничего, свыклись.

– Я рад, она вообще-то хороший человек, она изменилась.

– Ладно, с ней все будет хорошо, мы поможем деньгами.

– Хватит про деньги! – резко перебил Мишка.

– Я слова не сказала про деньги, – оторопела Юля.

– Я счастлив, что у тебя есть деньги, но они не все на свете решают. – Мишка сжал зубы.

– Не все, но многое. Не наезжай на меня. Я не пытаюсь исправить положение деньгами, я просто хочу помочь.

– Тогда зачем ты сказала про деньги?

– Чтобы ты об этом не волновался! Если не хочешь, больше ничего об этом не скажу. Просто знай, что твоя семья…

– Хватит о том, как ты поддерживаешь мою семью!

– Да что с тобой такое?

– Потому что… – Мишка стукнул по столу распухшим кулаком, и охранник на него рявкнул. – Потому что я сам должен помогать своей семье, а не ты!

– Слушай, давай не будем тут сейчас разбираться с твоими комплексами. «Я мужик, я должен…» Ты еще какой мужик! Ты хренов человек-паук, который по моей вине оказался в тюрьме. Дай мне побыть хорошим другом хоть в чем-то. Я же тоже чувствую себя паршиво и каждый день думаю: если бы не я, ты был бы на свободе. У меня такой комплекс вины, какой тебе и не снился. Я чувствую себя жалким ничтожеством. И та единственная помощь, которую я могу оказать… материальная помощь… не лишай меня возможности сделать хоть что-то. Пожа- луйста.

Последнее слово Юля произнесла почти шепотом.

– Хорошо. Извини. Просто я не вижу вообще никакой перспективы… Даже если представить, что я дотяну до освобождения, останусь невредимым, перетерплю эту боль, меня же никто на работу не возьмет! Что я буду делать? Как я буду кормить семью? Я не смогу брать у тебя деньги вечно.

– Я всегда буду тебе помогать. Это моя обязанность. Ты мне как брат. После всего, что ты для меня сделал.

– Я не позволю. Сейчас, когда я здесь, помогай. Мне неловко, неудобно, но я проглочу свои комплексы, как ты говоришь, постараюсь не подавиться и приму твою помощь ради семьи. Но когда я выйду, я попрошу тебя прекратить. Мне придется как-то выкручиваться самому. И за что Инне такой муж? И за что моим детям этот позор?

– У Инны прекрасный муж. Она это знает. И дети твои поймут, когда придет время, что ты совершил благородный поступок, ты пошел ради меня на жертву. – Юля говорила очень серьезно, у нее даже брови поднялись, и глаза открылись шире.

– Только жертва вышла боком. И никого я не спас. Мы с тобой сделали глупость. Правда?

Юля опустила глаза, стала тарабанить пальцами по холодному серому столу.

– Признай. Мы ошиблись.

– Мы же не знаем, как бы все обернулось, если бы мы поступили иначе, – вздохнула Юля.

– А ты себе не воображала, как бы это было? Никогда?

Юля подняла на Мишку сухие пустые глаза.

– Представляла, конечно. Но жизнь не переиграть. А у тебя усы поседели. – Юля улыбнулась.

– А ты выглядишь так шикарно, что просто дух захватывает, – улыбнулся Мишка.

Юля вдруг перестала улыбаться и посмотрела на Мишку свирепо.

– Ты все это время знал?

– Знал что? – не понял Мишка.

– Ты полицейский, ты знаешь, где искать тех, кто скрывается.

– Ну знаю.

– Если ты знаешь, то знают и другие полицейские.

– И что?

– Тогда почему, черт возьми, Артема не нашли?

Юля смотрела так, что все было ясно.

– Потому и не нашли, что я знал. Я знал, когда будут искать, где и кого. И предупредил.

– И вместо того чтобы сдать… пошел в тюрьму?

* * *

Прилетев обратно в Питер, Юля бросилась обсуждать с Никитой Мишкиного адвоката, условия предоставления дополнительных медицинских услуг и выделение дополнительных денег для Инны с детьми. Никита раздражался.

– Ты меня извини, но мы не Дональд Трамп, у меня не столько денег, чтобы помочь всем страждущим. – Никита ходил по квартире в халате, собирался на работу.

– Не разговаривай со мной таким тоном. И это не все страждущие, а сам знаешь кто! – Юля убирала со стола остатки завтрака.

– Чего ругаемся? – весело спросила Саша, убегая в школу.

– Ничего! – в один голос сердито ответили Никита с Юлей.

Саша пожала плечами и закрыла за собой дверь.

– Мне надоело думать о чужих людях с их сложностями и потребностями, я хочу подумать о нас, – сказал Никита.

– Это очень эгоистично, ты не находишь? Надо было думать о нас, когда выдавал Мишку с потрохами! А теперь я буду думать о своих друзьях.

– Они тебе не друзья! – вырвалось у Никиты. – Ты этому своему другу сто лет даже не звонила! А эту его жену терпеть не можешь, ты сама сказала!

– Я не так сказала! Я сказала: у нас свои счеты.

– Ты не так сказала.

– Ты будешь мне говорить, как я сказала?

– Хорошо, забудь, как ты сказала, я сейчас не о том.

– Нет, о том.

– Что ты к словам придираешься?

– Потому что ты не хочешь брать на себя никакую ответственность. Ты хочешь просто закрыть глаза, отмахнуться, сделать вид, что я вышла из тюрьмы и все прекрасно. – Юля бросила полотенце, которым вытирала со стола, на табуретку и застыла на месте.

– Знаешь, что меня удивляет? – Никита тоже застыл. – То, что ты в сто раз больше говоришь о Мишке, чем о своем сыне. Ты так пытаешься убежать от мыслей? Но это не поможет. Надо сходить к психотерапевту.

Юля покраснела, и у нее затряслись руки, которые она сразу сложила в замок на животе.

– Не пойду я ни к какому психотерапевту. Мне не надо, чтобы кто-то говорил мне, что я чувствую.

– А что ты чувствуешь?

– Я чувствую, что не смогу тебе все рассказать.

И Юля рассказала о том, как нашла Артема, как увидела внучку, как ужаснулась, а потом обрадовалась, как не поняла, а потом вдруг поняла. Юля неуклюже, но пылко попыталась пересказать все, что Артемка ей говорил, все, что казалось ей безумием и одновременно радовало. Никита старался понять. Смотрел на Юлю сочувственно и отстраненно. Хотел сопереживать, но ловил себя на безразличии. С каждой минутой сознавал, что ему в этой Юлиной вселенной места нет, потому что он все-таки из другого теста.

– Знаешь, я за тебя правда рад. Хорошо, что ты снова его обрела. Да еще стала… бабушкой! Но я всего этого не понимаю. Зачем жить отшельником? Зачем прятаться? Зачем так проводить свою жизнь? Ты тоже хочешь уйти в монастырь?