Люди в зале сидели тихо-тихо. Оксана плотно закрыла рот ладонью. В ее глазах дрожали слезы.

* * *

Женю наградили за достижения в области искусства, а спустя два дня после церемонии президент созвал пресс-конференцию и на всю страну объявил, что принято решение помиловать и освободить Юлию Глазунову, а также снять с нее все обвинения. Президент улыбался и выглядел прекрасно, естественно. Великодушие было ему к лицу. Он говорил о том, что любой человек может оступиться, совершить ошибку, но важно принимать во внимание все обстоятельства и порой милосердие проявить просто необходимо.

Защищавшие Юлю либералы орали, что президент все отлично продумал и спланировал, художника заранее подговорил, чтобы тот речь толкнул. Ведь сколько молили этого президента освободить кого-нибудь из политзаключенных, а он выбрал Юлю, чтобы отмазаться на долгие годы, чтобы народ видел в нем доброго царя.

О помиловании целую неделю трубили по всем каналам, по радио, в газетах – в России и во всем мире. Народ гордился.

* * *

– Я же говорила, что у нас свободная страна! – веселилась Оксана, накрывая на стол.

После слез, истерики и криков о том, что Женя своим выступлением разрушил их жизнь, Оксана пришла в себя и теперь мужем восхищалась. Восхищаться она стала сразу после заявления президента. Но когда Никита позвонил и сказал, что все, они едут домой, можно открывать шампанское, Оксана занервничала.

– Ага, такая свободная, что иногда доходит до полного беспредела, но в целом и общем… Непростая у нас свобода, – подмигнул Женя.

– Она же меня простит? За то, что я не приходила, – с тревогой спросила Оксана.

– Простит, конечно. Она хороший, добрый человек. Где у Никиты может быть штопор, как ты думаешь?

Юля плакала в СИЗО, когда узнала новости, плакала, глядя в экран планшета и слушая речь Жени, плакала в машине, рассматривая свободный мир из окна, плакала, обнимая Никиту, плакала, когда ей разрешили позвонить Мишке.

– Ну что ты рыдаешь? Радоваться надо! – хрипел Мишка по телефону.

– Я так виновата! Я себе никогда не прощу. Ничего не прощу. И того, что меня выпустили, а тебя нет, – тоже себе не прощу.

– Адвокат, которого нанял твой друг, сказал, что есть шанс сильно сократить мой срок, так что все будет хорошо.

– Ты и сам знаешь, что хорошо – это… совсем другое…

– Другое, но у нас будет жизнь. Тебя практически вернули с того света. Мне просто придется подольше потерпеть. Ничего. Я крепкий парень. И я не жалею о своих поступках. Я всегда тебя любил.

– Я этого не заслужила. Миш, я приеду, как только смогу.

Дома после очередной порции Юлиных слез, после душа, после объятий, после слез Оксаны и Саши все сели за стол. Оксана накупила белых роз и расставила вазы по всей квартире. В гостиной на фоне фиалковых стен белые цветы выглядели, как нарисованные.

Оксана с Женей не спрашивали о том, что было в тюрьме, только повторяли, как прекрасно Юля выглядит.

– Как тебе это в голову пришло? Как ты решился? – спросила Юля у Жени спустя час.

– Да уж, я бы не смогла, – сказала Оксана.

– Это мы и так понимаем, милая, – скептически ухмыльнулся Женя.

– Эй! – Оксана шлепнула его по руке.

– И все-таки… Как? – повторила Юля.

– Ну, в голову мне это пришло сразу.

– Я думала, нам всем поотрубают головы! – Оксана вставила свои пять копеек.

Юля посмотрела на Женю, а потом на всех сидящих за столом.

– Теперь он для меня герой. Президент. Забавно. У меня сейчас в голове жуткая каша. Мою жизнь как будто разорвали на мелкие кусочки, словно она бумажная. И эти кусочки все еще продолжают на меня падать.

* * *

Перед поездкой на Алтай Юля пробыла дома всего десять дней. Сходила к врачу, поговорила с Оксаной о работе. Оксана, естественно, взяла Юлю назад.

– Кстати, ты знаешь, что новые девочки в салоне обижаются на слово «маникюрша»? А про «маникюрщицу» вообще можешь забыть, – смеялась Оксана. – Новое поколение требует большего уважения к себе.

Подруги сидели в кафе в торговом центре, мимо проходили люди.

– И как их тогда называть? Мастерами маникюра, что ли? – Юля тоже смеялась, она никогда не обращала внимания на то, как ее называют.

– Ага.

– Правда, глупость? Все равно что про сантехника сказать – мастер унитаза!

Они засмеялись, и Оксана поперхнулась латте.

– Еще разрешено: маникюрист! – Оксана выдохнула после продолжительного смеха.

– Хоть горшком назови.

– Я тоже так считаю. Суть не изменится, маникюрша ты или маникюрист, ты все равно будешь красить ногти! – Оксана перестала смеяться и аккуратно сменила тему. – Твоему другу-полицейскому сильно скостили срок?

– Да. Но все равно три года сидеть. Долго. И я во всем виновата. И Никита немножко.

– Ты про этого друга никогда не рассказывала. У вас роман, что ли, был? – Оксана отдала официанту пустую чашку и попросила счет.

– Нет, никогда. Но так вышло, что он был самым надежным мужчиной в моей жизни. До Никиты. С Мишкой всегда было ощущение защищенности. Это был мой тыл. Я всегда знала: что бы ни случилось, я могу на него рассчитывать. Он прекрасный человек. Добрый. Совсем не эгоист.

– Да… Эгоист бы в таком положении не оказался. Наверняка он был в тебя влюблен.

Юля улыбнулась.

– Он мне как брат. Честное слово.

– Что – прямо дружба между мужчиной и женщиной? – удивилась Оксана.

– Ты же феминистка и вообще веришь в равноправие. Почему бы и не дружить с мужчиной?

Оксана подняла одну бровь.

– Просто у меня никогда не получалось. Но ты другой человек.

* * *

В Барнаул Юля прилетела за пару дней до встречи с Мишкой, так, чтобы успеть съездить в М., хотя навещать было уже некого.

От Барнаула до М. пришлось взять такси. Раньше всегда возил Мишка. Юля сначала села на заднее сиденье, но потом ее укачало, и она перебралась на переднее. Седой старый водитель, аккуратный, в чистой, хоть и потрепанной одежде, время от времени косился на Юлю, и ее это раздражало.

– Хорошо выглядите, – неожиданно произнес он, глядя уже не на Юлю, а на дорогу.

Юля в недоумении уставилась на него. Приплюснутый нос, маленькие карие глаза и толстые губы, густые волосы, широкие плечи – водитель абсолютно никого не напоминал.

– Вы меня знаете? – опасливо спросила Юля.

– Конечно. И сына я вашего помню еще мальчишкой маленьким. И бабушку. Я батрачил раньше в М. сантехником, а потом это… мой сын переехал в Барнаул это… и устроил меня в свою компанию это… ну… водителем. Я Николай Николаич, не помните? – Старик не улыбался, но интонация у него была приятная, доброжелательно-ненавязчивая, Юля сразу перестала раздражаться.