Спартак, однако, убедился, что здесь титул играл огромноезначение. Тут такие вещи принимали крайне серьезно, у них вся эта дурь осталасьв полной неприкосновенности: пан ротмистр, панна княгиня, и все они принеобходимости запросто разбирались в генеалогических сюжетах века этаксемнадцатого...

Очень ему повезло, кстати, что он – Котляревский. У них туттоже числились в шляхте какие-то Котляревские. Никто Спартака не подозревал сними в родстве, но порой все же высказывались, что исторические корни у негонаверняка здесь, как же иначе, москаль так лихо не смог бы грохать врагов, отмоскаля, мол, такого не дождешься, что далеко ходить, вспомнить хотя быдвадцатый год...

Спартак в таких случаях думал, что с превеликимудовольствием посоветовал бы им и сентябрь тридцать девятого вспомнить – но кчему лезть на рожон? Приходилось помалкивать...

Парадная лестница оказалась довольно чистой, они поднялисьна третий этаж (это по-русски, а у них тут он вторым считается, посколькупервый в расчет не берется и начинают счет со второго...) Беата, достав ключ,присмотрелась к замку – она раньше тут не бывала, однако справилась.

Тщательно заперев за собой дверь, оглядевшись, походив поприхожей, заглянув во все три комнаты, наморщила прямой носик:

– Сразу видно, что обитал тут какой-нибудь обер-кондуктор.Лачуга.

Спартак благоразумно промолчал. По его меркам, этакая«лачуга» и наркому бы подошла. Но у княгинюшек свои мерки...

Правда, задрав носик в сословной спеси, она сразу жепринялась деловито и внимательно осматривать нечаянное пристанище: выглянула вовсе окна, обошла комнаты по второму кругу, уже сосредоточенно щурясь. Потомсказала:

– Черного хода нет. Это минус.

Спартак столь же серьезно кивнул: это и в самом деле былнешуточный минус, но ничего тут не поделаешь...

– На что ты так загляделся?

Она подошла, выглянула из-за его плеча. Фыркнула уже снекоторым легкомыслием.

Роскошная была кровать, что и говорить: с причудливымижелезными спинками, идеально застеленная, словно некая горничная именно радиних постаралась, с горкой подушек и вычурными столиками с обеих сторонизголовья.

Спартак повернулся к девушке и напористо обнял за плечи.Она, не отстранившись, сказала нейтральным тоном:

– Нужно быть начеку...

Но звучало это как-то не особенно убедительно. Никакого напряженияв ее гибком сильном теле не чувствовалось, Беата прикрыла глаза, отходя послесумасшедшего напряжения охоты. Медленно притянув ее к себе, Спартак поцеловалдевушку и уже больше не отпускал.

За окном ничего тревожащего не происходило – обычные звукиулицы, когда вечереет. Ну разумеется, подумал он трезвой, службистскойчастичкой сознания. Кишка у них тонка перевернуть вверх дном весь город, вконце концов не бог весть какие были персоны. Из-за оберста они все перерыли,но тот городишко был маленький, не то что эта древняя столица польских королей,которую совсем недавно, по историческим меркам, сменила выскочка Варшава...

Поцелуи понемногу переходили в нечто напоминавшеелихорадочную борьбу, словно времени у них совсем не осталось, и костляваястаруха стояла у двери, готовясь деликатно, но непреклонно постучаться черенкомкосы: а вот и я, впускайте, люди добрые, час пробил... Одежды становилось всеменьше, пока не осталось совсем, с постели кувыркнулась аккуратная кучкаподушек, бесшумно растелившись по полу, отлетело покрывало, и они обратились всплетение нерассуждающих обнаженных тел, возбужденных и друг другом, и бабулейс косой, так и бродившей в невеликом отдалении. Так уж у них почему-то всегдаполучалось: сначала чуть ли не грубо, под непроизвольные стоны девушки, потом,после схлынувшего угара, медленно, чуть ли не сонно – до полного опустошения иневозможности пошевелиться.

А когда пошевелиться смогли, за окном уже стояла ночь, времяот времени окружающее давало о себе знать сухим треском выстрелов на пределеслышимости. Картина была знакомая: немцы до утра будут шарашиться попаре-тройке городских районов, врываясь в подозрительные, с их точки зрения,дома, паля по любой случайной тени, в том числе и померещившейся, пытаясьизловить хоть что-то способное сойти за добычу. К утру устанут и угомонятся...

Беата приподнялась на локте, чиркнула скверной, шипящейспичкой; колышущийся огонек вырвал из темноты невероятно прекрасное лицо,обрамленное прядями спутавшихся волос. Медленно, с удовольствием выпустив дым,она откинулась на маленькую подушку и ленивым тоном спросила:

– Как ты думаешь, из-за чего это все?

– Что?

– Почему так хорошо? Просто пронзительно хорошо. Дажекусаться хочется от всей души... Любовь это, или все оттого, что мы гуляемсовсем рядом со смертью?

– Может, и то и другое, – сказал Спартак.

Она тихонько засмеялась:

– По моему глубокому убеждению, сейчас там и сям под землейслышен шорох – славные предки ворочаются в гробах, как каплуны на вертеле.Княгиня герба Брохвич со всем пылом отдается москалю из-за Буга...

– Тебе не нравится? – спросил Спартак.

Предприняв свободной рукой кое-какие действия, быть может, ине подобающие благородной девице из хорошего дома, она заверила:

– Чертовски нравится. Но я представляю реакцию предков: нежертвой неизбежного на войне насилия стала княгиня, не злодейски совращенаопытным ловеласом, а сама заявилась в комнатушку к заезжему москалю...

– Скорее уж – залетному.

– Ага, вот именно, залетному. В самом прямом смысле слова. Исама улеглась на хлопскую железную койку, на которую мой дедушка и любимуюсобаку бы не положил...

– А на какую?

– На достойную князя.

– Интересно, – сказал Спартак с деланнойактивностью. – А зачем это твой дедушка клал собак на постель? У него что,женщин недоставало?

– Как ты смеешь, москальская рожа, делать такие намекикасательно князя...

– Ну, вы же сами говорили, что моя рожа не такая уж имоскальская, если подойти вдумчиво. Может, я и вправду в отдаленном родстве сэтими самыми Котляревскими из Пухар, потомками воеводы Груйского...

Беата фыркнула:

– Очень хочется, чтобы именно так и обстояло. В концеконцов, отдаваться шляхтичу для княгини не так уж и позорно. Предосудительно,конечно, валяться с ним на чужих постелях в неведомо чьих убогих квартирках, ато и в лесном бункере – но все же не позорно. Потом надо будет всерьез занятьсягенеалогическими изысканиями.

– Когда это – потом?

– Когда кончится война. Должна же она когда-нибудькончиться? Союзники наконец высадятся в Европе, возьмут Берлин. Сноваподнимется независимая Польша... и мы с тобой, да простит меня Езус сладчайшийза такие эгоистические мысли, будем в ней не последними людьми. Заслужиликое-какой почет и уважение, сдается мне. Великая Польша... – произнеслаона так мечтательно и пафосно, что Спартак поневоле ухмыльнулся вомраке. – Все нужно будет устроить как можно лучше, не повторяя прежнихошибок... Когда придут союзники...