ближе мой подход, тем более, что он сам в предыдущие годы много говорил о недостаточной ответственности аппарата, развращающей чиновников. Но он также отдавал отчет, что в условиях острейшего противоборства в стране, да еще при таком агрессивном депутатском корпусе, велик риск, что министров правительства затаскают по прокуратуре и судам.

И Попов поддержал Лужкова — принцип коллегиальной ответственности восторжествовал.

Затем мэр сформулировал еще одну задачу. Начал с рассказа о реальных причинах внедрения Хрущевым в 1957 году совнархозов (советов народного хозяйства) — территориальных органов управления в противовес отраслевым министерствам. По его словам, кроме явной причины создания совнархозов — желания приблизить стратегическое управление к объектам управления (предприятиям), была и скрытая причина — изменить баланс сил в ЦК КПСС, введя в ЦК новых людей по линии совнархозовской номенклатуры. Поскольку события последнего года показали, что из 33 районных советов большинство по-прежнему контролируется компартией и служит инструментом в противоборстве с нами, надо изменить состав московской управленческой номенклатуры — обеспечить подчинение нижестоящих исполнительных органов (райисполкомов) правительству Москвы и мэру. Для этого он предложил изменить административно-территориальное деление Москвы, перейти от двухзвенного (город-районы) к трехзвенному (город-округа-муниципальные округа/районы). Попутно это могло трудоустроить часть самых дееспособных депутатов с прицелом на будущее. И, конечно, важным результатом такой реформы стало бы повышение качества управления. Во-первых, на вышестоящие управленческие звенья теперь будет замыкаться не 33, а 10–12 нижестоящих структур. Во-вторых, руководители округов, назначаемые мэром, не будут склонны к фронде и оппозиции.

Этой работой он поручил руководить мне с условием, что до завершения выборов она будет вестись без огласки.

Победа. Развязка № 1. Первая информация о заговоре

Ночью 12 июня, уже через час-полтора после закрытия избирательных участков в Москве, мы открывали бутылки шампанского и водки. Победа была абсолютная. В первом же туре Ельцин получил 57,3 % голосов, Попов — 65,3 %.

Бакатин, которого поддерживал Горбачёв, провалился: он уступил не только Рыжкову, но и Жириновскому с Тулеевым. В сущности, это был общероссийский вотум недоверия Горбачёву[102].

Сайкин, основной соперник Попова, набрал лишь 16,3 %.

Ночью с Лужковым и Шахновским поехали на дачу к Попову. Просидели до утра. Настроение у всех чрезвычайно, до озноба, взволнованное: мы были уже в другой стране. Теперь начавшийся два с половиной года назад бег революции стал неостановим. Говорили о большой политике, о задачах реформирования городского управления, об объединении с Московской областью (москвичи проголосовали и за это[103]).

Поражение Бакатина (а фактически — Горбачёва) обострило ситуацию. От президента СССР отшатнулись и правые консерваторы, позиции которых при нем лишь слабели, и левые демократы, усилившиеся настолько, что теперь он им стал не нужен. Горбачёв остался один — на вершине горы. И столкнуть его, занять его место хотели и слева, и справа. Наши противники ощущали, что время работает против них, и решили действовать немедленно…

К полудню 17 июня мой кабинет был битком набит взволнованно курившими (тогда это не только не пресекалось, но даже считалось стильным) друзьями-демократами. Только что премьер Павлов в Верховном Совете потребовал чрезвычайных полномочий: право законодательной инициативы через голову Горбачёва, централизацию (с изъятием у России и других республик) налоговой и финансовой/банковской систем. Он уже ставил этот вопрос, когда его финансовая реформа с треском провалилась[104]. Но важен контекст…

Он несколько раз отмежевался от Горбачёва, а Лукьянов пропустил эти выпады и вел все к тому, что решение будет быстренько принято. А уж депутаты, особенно члены реакционной группы «Союз», вообще разбушевались, требуя Горбачёва к ответу. Важно и то, что на сессии ВС СССР выступили министр обороны СССР Язов и председатель КГБ СССР Крючков, и это при обсуждении вопросов сугубо хозяйственных! Злобная и агрессивная риторика правых депутатов не оставляла сомнений — это организованная борьба за захват власти силами, желающими повернуть время вспять. А Ельцин находился в США[105] и вмешаться не мог.

Собравшиеся у меня в кабинете были встревожены и разозлены: Павлов с Лукьяновым готовятся вводить чрезвычайное положение, а не чрезвычайные полномочия. Я же, наоборот, говорил: сейчас Горбачёв им наваляет. Понятно же, что при такой смычке правительства и Верховного Совета президент станет фактически фигурой церемониальной. Всё это его игры, чтобы надавить на республиканских лидеров и подтолкнуть их к подписанию Союзного договора (финальное редактирование его текста в тот же день проходило в Ново-Огарево).

Я не учел одного: работа над Союзным договором неумолимо превращала не только президента СССР, но и все союзное руководство в фигуры чисто протокольные уже не фактически, а законодательно.

Наш спор прервал звонок прямой телефонной связи с Поповым.

— Евгений Вадимович, зайдите.

Вхожу и, как обычно, останавливаюсь недалеко от сидящего за столом Попова. Вдруг он каким-то очень интимным жестом подзывает подойти поближе. Делаю пару шагов. Попов опять же жестом просит наклониться и шепчет прямо в ухо:

— Готовится переворот.

По спине пробежал холодок: «Началось». Попов, я знал, иногда получает из КГБ значимую и точную информацию. Но все же спросил, тоже в ухо:

— Это точно? Павлов с Лукьяновым?

— И Крючков с Язовым. Нужно срочно сообщить Борису Николаевичу. Как это можно сделать?

Отошел к окну. Попов в это время для конспирации стал рассуждать вслух о каких-то пустяковых текущих задачах. Мысли помчались. Попов прав. Нужно, чтобы Горбачёв знал: в случае чего занять любимую им позицию, мол, я был не в курсе, недоглядел, — не удастся. Ельцин, как только об этом узнает, сразу лишит его такой возможности. Есть, конечно, возможность и самим в открытую обратиться к Горбачёву, но это не так эффективно и может быть лишь запасным вариантом.

Как сообщить? Мобильных телефонов в те годы в стране не было. Звонок по открытой связи может быть заблокирован, а может быть перехвачен и использован для дискредитации. Звонок через наше посольство невозможен — наш посол в Вашингтоне сначала станет выяснять в МИДе, как реагировать на такую просьбу. Или… Остается один вариант.

Стоя у окна, говорю нарочито громко: «Гавриил Харитонович, так вы сегодня обедаете у Мэтлока[106]?»

Впервые увидел, как Попов буквально подскочил от радости. Он схватил трубку и, позвонив Мэтлоку, договорился о срочной недолгой беседе, связанной с предстоящим визитом президента США Буша (еще того, старшего) в Москву.

Вернулся к себе в кабинет и слушал кипятившихся друзей уже отстраненно. Понятно, на выходе было наше, родное: нужно срочно созывать москвичей на митинг.

Меньше чем через час Попов вернулся и снова вызвал меня. Его довольный вид говорил сам за себя. Так же, по-заговорщицки, прошептал:

— Все в порядке. Они сообщат Борису Николаевичу.

Это все происходило во время дневного перерыва в работе сессии Верховного Совета СССР. Когда же она возобновилась, выяснилось, что ни Лукьянова, ни Павлова в зале нет — они уехали в Ново-Огарево к Горбачёву, на процедуру парафирования проекта