Но как бы там ни было, Арабелла Бишоп была молодой,интересной женщиной из очень хорошей семьи, и на той географической широте, накоторой оказался сейчас лорд Джулиан, это явление уже само по себе представлялоредкость. Он же, со своей стороны, с его титулом и положением, любезностью иманерами опытного придворного, был представителем того огромного мира, которыйАрабелле, проведшей большую часть своей жизни на Антильских островах, былизвестен лишь понаслышке. Следует ли удивляться тому, что они почувствоваливзаимный интерес ещё до того, как «Ройял Мэри» вышла из Сен-Никола. Каждый изних мог рассказать много такого, чего не знал другой. Он мог усладить еёвоображение занимательными историями о Сент-Джеймском дворе, во многих из нихотводя себе героическую или хотя бы достаточно приметную роль. Она же моглаобогатить его ум важными сведениями о Новом свете, куда он приехал впервые.

Ещё до того как Сен-Никола скрылся из виду, они уже сталидобрыми друзьями, и его светлость, внося поправки в своё первое впечатление оней, ощутил очарование прямого и непосредственного чувства товарищества,заставлявшего её относиться к каждому мужчине, как к брату. И можно лиудивляться, зная, насколько голова лорда Уэйда была занята делами его миссии,что он как-то заговорил с ней о капитане Бладе!

— Интересно знать, — сказал он, когда онипрогуливались по корме, — видели ли вы когда-нибудь этого Блада? Ведь одновремя он был рабом на плантациях вашего дяди.

Мисс Бишоп остановилась и, облокотившись на гакаборт,глядела на землю, скрывающуюся за горизонтом. Прошло несколько минут, преждечем она ответила спокойным, ровным голосом:

— Я часто видела его и знаю его очень хорошо.

— Да?! Не может быть!

Его светлость был слегка выведен из того состояния невозмутимости,которое он так старательно в себе культивировал, и поэтому не заметил внезапновспыхнувшего румянца на щеках Арабеллы Бишоп, хотя лорд считал себя оченьнаблюдательным человеком.

— Почему же не может быть? — с явно деланнымравнодушием спросила Арабелла.

Но Уэйд не заметил и этого странного спокойствия её голоса.

— Да, да, — кивнул он, думая о своём. —Конечно, вы могли его знать. А что же он собой представляет, по вашему мнению?

— В те дни я уважала его, как глубоко несчастногочеловека.

— Вам известна его история?

— Он рассказал её мне. Поэтому-то я и ценила его заудивительную выдержку, с какой он переносил своё несчастье. Однако после того,что он сделал, я уже почти сомневаюсь, рассказал ли он мне правду.

— Если вы сомневаетесь в несправедливости по отношениюк нему со стороны королевской комиссии, судившей мятежников Монмута, то всё,что вам рассказал Блад, соответствует действительности. Точно выяснено, что онне принимал участия в восстании Монмута и был осуждён по такому параграфу закона,которого мог и не знать, а судьи расценили его естественный поступок какизмену. Но, клянусь честью, он в какой-то мере отомстил за себя.

— Да, — сказала она едва слышно, — но ведьэта месть и погубила его.

— Погубила? — рассмеялся лорд Уэйд. — Вряд ливы правы в этом. Я слыхал, что он разбогател и обращает испанскую добычу вофранцузское золото, которое хранится им во Франции. Об этом побеспокоился егобудущий тесть д'Ожерон.

— Его будущий тесть? — переспросила Арабелла, иглаза её широко раскрылись от удивления. — Д'Ожерон? Губернатор Тортуги?

— Он самый, — подтвердил лорд. — Как видите,у капитана Блада сильный защитник. Должен признаться, я был очень огорчён этимисведениями, полученными мной в Сен-Никола, потому что всё это осложняетвыполнение задачи, которую мой родственник лорд Сэндерленд поручил решитьвашему покорному слуге. Всё это не радует меня, но это так. А для вас, я вижу,это новость?

Она молча кивнула головой, отвернулась и стала смотреть нажурчащую за кормой воду. Но вот заговорила снова, и голос её опять звучалспокойно и бесстрастно:

— Мне трудно во всём этом разобраться. Но, если бы этобыло правдой, он не занимался бы сейчас корсарством. Если он… если бы он любилженщину и хотел на ней жениться и если он так богат, как вы говорите, то зачемему рисковать жизнью и…

— Вы правы. Я тоже так думал, — прервал еёсиятельный собеседник, — пока мне не объяснили, в чём тут дело. А дело,конечно, в д'Ожероне: он алчен не только для себя, но и для своей дочери. Чтоже касается мадемуазель д'Ожерон, то мне рассказывали, что это дикая штучка,вполне под стать такому человеку, как Блад. Удивляюсь, почему он не женится ине возьмёт её на свой корабль, чтобы пиратствовать вместе. Нового в этом длянеё ничего не будет. И я удивляюсь терпению Блада. Он ведь убил человека, чтобыдобиться её взаимности.

— Убил человека? Из-за неё? — Голос Арабеллыпрервался.

— Да, французского пирата, по имени Левасёр. Французбыл возлюбленным девушки и сообщником Блада в какой-то авантюре. Блад домогалсялюбви этой девушки и, чтобы получить её, убил Левасёра. История, конечно,омерзительная. Но что поделаешь? У людей, живущих в этих краях, иная мораль…

Арабелла подняла на него мертвенно-бледное лицо. Её кариеглаза сверкнули, когда она резко прервала его попытку оправдать Блада:

— Да, должно быть, вы правы. Это мир иной морали, еслиего сообщники позволили ему жить после этого.

— О, почему же так? Мне говорили, что вопрос о девушкебыл решён в честном бою.

— Кто это сказал вам?

— Некий француз, по имени Каузак, которого я встретил впортовой таверне Сен-Никола. Он служил у Левасёра лейтенантом и присутствовална дуэли, в которой был убит Левасёр.

— А девушка была там, когда они дрались?

— Да. Она тоже была там, и Блад увёл её после того, какразделался со своим товарищем корсаром.

— И сторонники убитого позволили ему уйти? (Он услыхалв её голосе нотку сомнения.) О, я не верю этой выдумке и не поверю никогда!

— Уважаю вас за это, мисс Бишоп. Я тоже не могповерить, пока Каузак не объяснил мне, как было дело.

— Все мы сожалеем о смерти человека, которого мыуважали. Когда-то я относилась к нему, как к несчастному, но достойномучеловеку. Сейчас… — по губам её скользнула слабая, кривая улыбка, —сейчас о таком человеке лучше всего забыть. — И она постаралась тут жеперевести беседу на другие темы.

За короткое время дружба Арабеллы Бишоп с лордом Уэйдомуглубилась и окрепла. Способность вызывать такую дружбу была величайшим даромАрабеллы. Но вскоре произошло событие, испортившее то, что обещало бытьнаиболее приятной частью путешествия его светлости.