И опять в кухне висело долгое, долгое молчание. Видно, такое теперь это стало место – специально для молчания.

– Ты… еще увидишь, – наконец пробормотала мама, давясь слезами. – Я тебе докажу… Я тебе покажу… Ты… Я лучше, чем ты… Я… Ты должна меня уважать! У меня все… Своя машина, собственный дом… Тео купит…

– Да. Ты выросла, – еще тише сказала бабка. – У тебя муж. – В голосе проскользнула едва слышная насмешка. – У тебя дочь. – Голос бабки прозвучал непривычной нежностью. – Наверное, я и правда виновата перед тобой, малыш…

По другую сторону двери Ирка прижалась лбом к косяку, и неудержимые слезы покатились у нее по щекам.

– Меня действительно не было рядом… – бабка говорила с трудом, точно каждое слово пробивалось сквозь перекрывшую горло тугую заслонку. – Работа… – Она вдруг странно, как-то истерически хихикнула. – Да, работа… Но ты выросла… А взрослую женщину… Понимаешь, взрослую женщину, конечно, волнуют отношения с матерью, но… Для взрослой женщины гораздо важнее отношения с ее собственной дочерью. Зачем что-то доказывать старой дуре вроде меня? Ты Ирке докажи! Пусть она тебя зауважает.

– Сколько раз повторять – не смей меня учить, как мне обходиться с дочерью! – раздавшийся из-за двери крик был таким неожиданным, что Ирка отпрянула. – Ты свою дочь не смогла научить! – голос мамы стал как лимонная кислота. – Я у тебя и «шлендра», и еще кто-то там, так что молчи! А мне надоело! Слышишь, надоело доказывать: немецким властям – что я вся такая хорошая и меня не надо высылать обратно! Хозяевам – что я хорошо работаю… Женихам этим, которых мне из агентств присылали, что я хорошо готовлю и умею экономить деньги! Теперь я должна доказывать Ирке, что я хорошая мать? А я не хочу! Она моя собственная дочь и обязана меня уважать без всяких доказательств! И слушаться!

– Собственная, собственная, своя! Ты помешалась на собственности! – закричала в ответ бабка. – Ирка – не машина и не дом! Она – человек! За что она тебя должна уважать? За то, что тебя вечно нет рядом? – бабкины слова – это была уже не лимонная, это была серная кислота. Что проедает насквозь! – Думаешь, за эти годы, что тебя не было, ты очень выросла в ее глазах?

– Она ребенок! – взвизгнула мама. – Меня не интересует ее детское мнение!

– Она более взрослая, чем ты!

Этого Ирка уже не могла выдержать. Отчаянно зажимая рот ладонью, чтоб в кухне не услышали ее рыданий, она бесшумной тенью проскочила коридор, вылетела за дверь и скорчилась на крыльце, не в силах бежать дальше.

– Почему? Почему? – бессмысленно шептала она. Бабка говорила все так, как считала сама Ирка! Ее бабка, ее ворчливая бабка! Но она не хотела этого от бабки! Она хотела услышать это от мамы! А мама, мама…

Она прижала локти к животу – в желудке вдруг вспыхнула раздирающая боль. Ирке казалось, что ее рвут на части.

– Зачем ты меня сюда привел? Лучше б я не слышала ничего! – поднимая голову, с упреком бросила она коту.

Но кот только невозмутимо уселся копилкой и уставился на нее немигающими глазами. Положив голову на верхнюю ступеньку крыльца, на Ирку глядела коза – и челюсти ее непрестанно двигались.

– Вы не понимаете! – с болью сказала им Ирка. – И Танька с Богданом… И бабка. Это – моя мама! – Ирка сгребла с перил крыльца комок серого снега и прижала его к пылающему лбу. На миг голова стала еще горячее… А потом лоб словно погладили прохладной шершавой ладонью. – Айт! – тихо, совсем беззвучно позвала Ирка. – Хоть бы ты был тут…

Ей показалось, или снег под ладонью едва заметно шевельнулся? Ирка отняла его от лица и уставилась на прилипшие к ладоням комья. Подвигала красными от мороза пальцами.

– Нет, – прошептала она. – А если Айту она тоже… не понравится? Она – моя мама! Это они все должны ей нравиться! А ведь… не нравятся! – сообразила Ирка. – Ни Танька, ни Богдан… И Айт, наверное, тоже…

Ирка представила Айта здесь, во дворе – черная куртка нараспашку, несмотря на мороз, а за спиной в тугих ножнах спрятан похожий на лунный серп меч. Туго стянутые кожаным шнуром волосы, глаза, переменчивые, как сама вода, в глубине зрачка то вспыхивает, то гаснет зловещий золотой огонь. Царственный дракон небрежной походкой взбегает на крыльцо… и натыкается на маму. И вот он, такой – маме не понравится! Ирка вдруг поняла это совершенно точно и непреложно – Айт может обаять бабку, но вот мама… Мама не простит ни его абсолютной уверенности в себе, странной для шестнадцатилетнего парня, ни привычки приказывать, пробивающейся даже сквозь изысканную вежливость в тех случаях, когда он давал себе труд быть вежливым. Ни… ни… Неужели Тео сказал правду? И мама не простит, что этот надменный красавец пришел к Ирке?

– Черти лгут. Черти всегда лгут. А бабка просто любит склочничать, – твердо сказала Ирка, заставляя себя выпрямиться. – У нас с мамой все будет хорошо! Она у меня одна! Она… просто еще не научилась! У нас наладится! Все-все наладится! – как заклятье повторила она, точно убеждая в этом комок снега под пальцами.

Снежок растаял. Холодные капли воды побежали за рукав.

– Сама виновата – нечего было Тео слушать! – проворчала Ирка. – Вообще, если бы не этот черт… Избавиться бы от него… Без него у нас с мамой сразу все наладится!

Да и перед Айтом неудобно – он прилетит к ней на день рождения, а у нее черт в доме! Змеи чертей на дух не выносят. Ни один вменяемый черт не станет крутиться на территории, что под змиевым крылом. Вот и еще один повод избавиться от Тео…

– И все станет хорошо! – снова повторила Ирка.

Вставила ключ в замок и громко им поклацала. С шумом распахнула дверь и, гулко топая, завозилась на пороге.

Голоса в кухне сразу затихли.

Растрепанная мама выскочила в коридор – глаза ее были заплаканы, но губы уже улыбались.

– Тео! – вскричала она. – Bist das du? Du warst nicht zu Hause…[23]– и тут она увидела Ирку. Улыбка медленно погасла на ее лице, как гаснет свет прикрученного ночника. – А, это ты… – принужденно пробормотала мама. Затопталась, словно сама не знала, хочет она подойти к Ирке или, наоборот, убраться подальше. – А Тео когда вернется? Вы вместе ушли… – наконец смущенно спросила она.

Ирка безнадежно привалилась к косяку. Она поняла – если избавится от Тео, у них с мамой вряд ли что-то получится.

– Он на работе остался, у него дела, – пробормотала Ирка. – Это я так, на экскурсию сходила…

– Авжеж! – немедленно раздалось из кухни. – Банки роздывляется заместо школы! Давай-давай! У нас на выходи з балки пункт приема стеклотары есть – там, як вырастешь, работать и будешь, бо де ще ты така, необразованная, нужна? Ось тоди банок всяких наглядишься – аж в очах замерехтыть!

Не отвечая, Ирка подошла к дверям кухни и молча уставилась возящейся у плиты бабке в затылок. Интонации сейчас совсем родные стали, но после подслушанного разговора Ирку обуревали сомнения. А может, это вообще не ее бабка? Сейчас на бабке красовались свитер с высоким горлом и… джинсы, да-да, темные джинсы, в которых она казалась вдвое худее. Цыганистые, как у Ирки, волосы собраны в тяжелый пучок на затылке, лицо гладкое, никаких тебе подсиненных до всеобщего перепугу век – только чуть-чуть помады на губах! Даже рядом с ухоженной мамой такая бабка смотрелась очень даже достойно. Или это мама на нее так подействовала?