Нет, к нам Сьюки не вернулась. Она ушла из гостиницы, бросив там чемодан, полный одежды, и исчезла. Я опустилась на колени и заглянула в ящик. Там лежали вещи, которые она не взяла с собой. Белое с зеленым платье с подплечниками. Красный матросский костюм с юбкой в складку. Нарядный джемпер с перламутровой пуговицей на спине. Она сама связала его себе, увидев подобный в каком-то голливудском фильме. Все ее лучшие, выходные наряды. Эти вещи она собирала и любила.

Фрэнк пошел принести что-нибудь выпить, я же перебросила вещи Сьюки через спинку его кресла и принялась вытаскивать из ящика остальные. Скоро ящик был пуст, на его дне осталась лишь пыль. Пыль и что-то еще, похожее на крошечную створку ракушки. Я взяла это нечто в руки и поднесла к пламени свечи. И едва не уронила, как только поняла, что это такое. Обломок ногтя, покрытый розовым лаком. Я сумела разглядеть белую полоску с обратной его стороны, где он, должно быть, согнулся, прежде чем обломаться. Я представила, как ломается мой собственный ноготь, и мои пальцы непроизвольно сжались в кулак. Не знаю, чей это был ноготь, Сьюки или чей-то еще, но было в нем нечто странное, нечто зловещее. Услышав, что Фрэнк возвращается, я положила его в спичечный коробок и сунула его в карман.

– Что ты там нашла? – спросил он, нахмурив брови. Не иначе как он заметил, что я что-то прячу, словно ищейка, которая учуяла запах.

– Ничего, – ответила я, засовывая спичечный коробок глубже в карман и снимая со спинки стула нарядное приталенное голубое платье. – Ты его узнаёшь?

Фрэнк сказал, что нет, не узнаёт, и тогда я напомнила ему, что это было любимое платье Сьюки, которое она надевала, когда шла на танцы. Именно в нем она была, когда с ним познакомилась. Было видно, что Фрэнк озадачен.

– Честное слово, не помню, – сказал он и даже протянул руку, чтобы пощупать ткань. – Расскажи мне что-нибудь еще. Например, когда она надевала другие вещи.

Я вытаскиваю из вороха вещей рубашку в серую полоску, кладу ее себе на колени и разглаживаю руками. Я не хочу, чтобы она была мятой. Не помню, носила ее Сьюки или нет. Она мягкая и симпатичного кроя, но слишком большая по размеру. Я снова смотрю в чемодан. Твердый чемодан, какие обычно берут с собой в самолеты. Одежда перехвачена эластичным ремнем, в нем запуталась пара брюк коричневого цвета. Но это точно не брюки моей сестры. Я уверена, что все это мне снится. Комната, в которой я нахожусь, не того цвета. Окно – какой-то странной формы. Не узкое и высокое, а широкое. В него проникает свет с улицы, отчего оно кажется длинным плоским прямоугольником. Вся мебель стоит не там, где ей положено быть, – и шкаф, и комод, и туалетный столик. Они все темнеют не в тех углах. Многие вещи завернуты в газету, и мне не видно, что это такое. Я надеваю рубашку, думая о том, когда же я наконец проснусь, но в следующий миг в комнату входит женщина. Наверное, это моя мать, только она почему-то на нее не похожа.

– Доброе утро, – говорю я. Правда, по непонятной причине эти слова даются мне с трудом. Мой рот плохо приспособлен произносить согласные звуки.

– Вообще-то уже вечер. И что ты, собственно, делаешь? Что это за стук? Не иначе как у тебя здесь припрятана бутылка джина или что-то типа того. Я думала, что ты уже давно в постели.

– Я ужасно устала, – говорю я.

– Да, день был долгий, – она убирает волосы с моего лба и помогает мне лечь в постель. Кстати, постель уже теплая, как будто в ней кто-то до меня спал.

И эта женщина явно не моя мать. Наверное, это одна из пропавших женщин, о которых пишут в газетах. Может, я тоже такая.

– Ты до сих пор покупаешь рыбу в той же лавке?

К чему я это спросила? Слова раздражают меня, но звук моего голоса соответствует спутанности моих мыслей.

– Нет, – коротко отвечает она.

Не знаю, поняла ли она меня. Я протягиваю к ней руку и задеваю локтем стакан. Женщина успевает его подхватить, иначе он упал бы на пол. Однако налитая в него жидкость выплескивается. Внутри находится что-то вроде законсервированного трупика, как когда-то у нас в школе. Кролики в формальдегиде. Животы распороты, чтобы были видны внутренности. Мне кажется, мой нос улавливает химический запах и легкую гнилостную нотку.

– Это омерзительно. Что это здесь делает? – спрашиваю я.

– Твои зубы? – в свою очередь спрашивает она.

В дверь просовывает голову незнакомая мне девочка.

– Что происходит? Какой-то ночной пир? Может, мне приготовить горячий шоколад?

– Ты тоже куда-то пропала и тебя ищут? – спрашиваю я.

Девочка смотрит на женщину. У той сконфуженный вид, как будто ее поймали на чем-то постыдном.

– Да-да, приготовь нам горячего шоколада, Кэти, – говорит незнакомка девочке, а затем шепотом заговаривает со мной. Говорит мне, что она моя дочь, что это ее дом, что я живу здесь вместе с ней. Она заявляет, что уже поздно и пора спать, что здесь я в полной безопасности, никто никуда не пропадал и никого не ищут.

– Неправда, – говорю я. – Неправда.

Я хлопаю себя по бокам, однако не могу нащупать карманы. Их закрывает стеганое одеяло. Я прикасаюсь к нему, затем запускаю руки под подушку и вытаскиваю оттуда какие-то вещи. Моим ногам слишком жарко, и их прошибает пот.

– Неправда, – повторяю я, роясь в вещах. Женщина убирает одеяло, и теперь я могу подобраться к запискам в карманах моей пижамы. Я не знаю, что именно я ищу, однако перебираю листки и нахожу имя Элизабет. Оно написано сразу на нескольких. Значит, пропала она. У меня словно камень падает с души.

Девочка возвращается с кружками, и я делаю глоток. Напиток сладкий, вернее, даже приторный и липкий, как растопленная губная помада.

– Так что там с Элизабет? – спрашивает она и улыбается.

– Ради всего святого, Кэти. Только не это, – говорит женщина. – Я сегодня уже наслушалась разговоров на эту тему. Или ты нарочно?

Девочка продолжает улыбаться. У нее острое, похожее на лисичку личико, и, глядя на него, я почему-то начинаю нервничать.

– Прежде чем снова уснуть, тебе неплохо бы сходить на горшок, – советует женщина.

Она берет у меня из рук кружку и убирает с меня одеяло. Мои потные ноги тотчас начинают мерзнуть.

– Где горшок? – спрашиваю я.

Она пальцем показывает мне, где это, и я иду туда, мимо зеркала в коридоре. На мне рубашка Патрика. Нужно будет переодеться во что-то другое, но я не знаю, где моя комната. Здесь почему-то все не так. В груди у меня шевелится какое-то нехорошее предчувствие. Я делаю шаг к двери. На ней надпись «Туалет здесь», как будто кто-то знал, что я забреду сюда в поисках горшка. Я не знаю, то ли мне быть благодарной, то ли это какой-то подвох. За дверью новый указатель, он приклеен липкой лентой к стене. На нем изображена стрелка, указывающая направо. На самой последней двери крупными буквами написано «ТУАЛЕТ». Значит, я пришла правильно. Стягиваю с себя пижамные штаны, и на пол из карманов летят клочки бумаги. Я пытаюсь поднять их с пола, но у меня не получается вновь запихать их в карманы, потому что штаны мои спущены, и тогда я кладу их на радиатор рядом со мной. На них на всех написано имя Элизабет.