Я перечитала статью. Что, если Сьюки тоже ее читала? При этой мысли во мне шевельнулась надежда. Что, если она всего лишь прячется от Фрэнка? Воодушевленная этой мыслью, я взялась перебирать газеты дальше. Вскоре нашла еще несколько заметок о том, как мужчины и женщины покидали свои семьи, не сказав ни слова. А еще мне попалось адресованное редактору письмо одного читателя, в котором рассказывалось о том, что пропавшая жена этого мужчины просто жила на другом конце города под вымышленным именем. Муж лишь потому обнаружил ее местонахождение, что она покупала рыбу в той же лавке, что и прежде.

Значит, бывает и такое, подумала я. Сьюки могла сбежать от нас, сбежать от Фрэнка. Увы, паника, о которой сообщал первый репортер, оказалась заразительной. Что, если Сьюки сейчас лежит где-нибудь в кустах на побережье мертвая? Что, если убийца отправил на тот свет не двух женщин, а трех?

Если я поверну сначала налево, потом опять налево, то окажусь на кухне. Я уже записала это. Я точно не знаю, где сейчас нахожусь, но, по крайней мере, смогу отыскать кухню. Здесь чувствуется мыльный запах, и он напоминает о моих визитах к Сьюки и о женщине, которая что-то вынимала из белого буфета. Она вертится туда-сюда, наклоняется, чтобы закрыть дверцу буфета, заталкивает кучу простынь и полотенец в корзину для грязного белья и подносит ее к самому лицу. Создается впечатление, что у нее отвалилась голова и теперь она несет ее поверх кучи белья.

– Я нашла эти записки у тебя в карманах, – говорит она, выпрямившись и кивая на ворох бумажных квадратиков на комоде. – Они тебе нужны? – Она все еще напоминает голову, лежащую на куче грязного белья. – Что ты будешь есть на завтрак?

– Мне нельзя есть, – говорю я. – Так сказала мне та женщина.

– Какая женщина?

– Та женщина, – отвечаю я.

Боже, как же мне надоело постоянно все объяснять…

– Та женщина, которая здесь работает. – Ведь правильно? – Она же здесь работает.

– О чем ты говоришь?

– Ты же ее знаешь… Да-да, знаешь. Она здесь работает. Всегда в заботах. Всегда сердится. Всегда торопится.

– Наверное, ты говоришь обо мне, мама.

– Нет, – отвечаю я. – Нет. – Но, возможно, я на самом деле говорю о ней. – Как тебя зовут?

Голова над кипой белья улыбается и отвечает:

– Меня зовут Хелен.

– О, Хелен, – говорю я. – Я собиралась тебе сказать. Девушка, которую ты взяла на работу, ничего не делает. Вообще ничего. Я за ней наблюдала.

Хелен наклоняет голову набок, и похоже, что она вот-вот скатится на пол.

– О ком ты говоришь? О какой девушке?

– Ну, о той девушке, – отвечаю я. – Она оставляет грязные тарелки в раковине и разбрасывает одежду по всей комнате.

Хелен улыбнулась и прикусила губу.

– Очень точная характеристика, мама; это Кэти.

– Меня не интересует, как ее зовут, – говорю я. – Я просто хочу, чтобы ты знала, какая она. Мне думается, ты должна предложить ей уйти. Если тебе так уж нужна помощница по хозяйству, найди кого-нибудь еще. В твоем возрасте я всегда делала все по дому сама без чьей-либо помощи. Но сейчас молодежь считает, что им все должно даваться легко.

– Мама, ты говоришь о Кэти, – отвечает мне Хелен. – О Кэти. Твоей внучке.

– Нет. Не может быть, – бормочу я в ответ. – Не может быть.

– Может, мама. Она моя дочь и твоя внучка.

Хелен ставит корзину с бельем на стол, и я вижу, как голова у нее вновь прирастает к шее. Она трясет большим куском материи, и в корзину падают несколько носков, а я чувствую свежий аромат чистоты, как будто иду к Сьюки. Я с удовольствием вдыхаю его. Мне кажется, будто я пережила какое-то сильное потрясение, но не могу вспомнить точно какое. Я хожу по кухне и то открываю, то закрываю ящики. Один из них набит оранжевыми шарами, словно яйцами экзотической птицы, только они не гладкие, а шершавые, точно скомканная газета. Я хочу разгладить одно из яиц и обнаруживаю, что оно сделано из пластика и на одном конце у него ручки. Не могу представить, что за птица несет такие яйца. Я спрашиваю Хелен, и она с гримасой на лице отвечает:

– О господи, мне надо с ними что-нибудь сделать. Просто ума не приложу, как это я ухитряюсь каждый раз забывать свою сумку. – Она мгновение смотрит на меня, потом с улыбкой добавляет: – Болезнь-то, наверное, заразная.

Передняя дверца открывается, Хелен берет расплющенное яйцо и сует его в ящик. Она что-то бормочет, но я не слышу что. Что-то об одежде на полу. Я смотрю на носки в корзине.

– Привет, бабушка, – говорит Кэти. Она вошла и остановилась рядом со мной с протянутыми руками. – Это я.

– Привет, – отвечаю я.

– Значит, ты все-таки знаешь, кто я такая?

– Конечно, я знаю, кто ты такая, Кэти, не глупи.

Внучка смеется и поворачивается к матери.

– Она выздоровела!

– О чем таком вы говорите? – спрашиваю я, глядя на Хелен. – Твоя дочь сошла с ума.

– О, бабушка, – произносит Кэти, обняв меня. – Один из нас, несомненно, сошел с ума.

Она отходит от меня, и я следую за ней в коридор. Справа небольшое помещение. Там находится ванная, а немного дальше спальня. Я пробираюсь в спальню, чтобы узнать, что там такое. Кое-какие вещи в ней кажутся мне знакомыми. Они принадлежат мне, я уверена. Большой шкаф для одежды очень сильно и приятно пахнет деревом. Запах мне тоже знаком. И мне хорошо известно, как приятно сидеть в том стареньком невзрачном кресле. Я прикасаюсь к его истертым подлокотникам, провожу пальцами по трещинкам в древесине. Оно такое старое и такое милое, но как же страшно ощущать его ветхость, словно ты внезапно обнаруживаешь, что близкий тебе человек из молодого и крепкого вдруг стал совсем дряхлым. Помню, как в первый раз заметила, что моя мать состарилась. Мы смотрели в окно на улицу, кто-то должен был прийти, и я глянула на ее руку, лежащую на подоконнике. И с ужасом увидела на ней глубокие морщины и выступающие вены. Ее рука в то мгновение показалась мне ненастоящей, каким-то унизительным искажением реального облика родного мне человека.

Вот какой мне представляется эта мебель теперь. Сборищем каких-то самозванцев, вещей, принявших чужой, не принадлежащий им облик. Я словно прошла сквозь зеркало, как в той истории… забыла, как она называется. И теперь не могу понять, где нахожусь. Я смотрю на свои записи и нахожу в них те, что указывают дорогу на кухню. Следую записанным рекомендациям. Возможно, там я найду маленькую бутылочку или пирожок с наклейкой «Съешь меня». Вместо них я нахожу там Хелен.

– Хелен, – говорю я. – Вещи в той комнате лгут.

– Лгут?

Я открываю рот, но уже не помню, что хотела сказать.

– Почему мое кресло стоит в той маленькой комнате? – спрашиваю я.