Волк, побродив по двору, сел рядом с шаманом и поглядывал на него робкими жёлтыми глазами. Потом лёг, привалившись к его колену. Шаман провёл пальцами по его шее, по торчащим лопаткам. Волк задрожал.

— Ты странный парень, — сказал шаман. — Но я не знаю, как тебе помочь. Что тебя держит в этом теле?

Шеру подошёл к ним, лёг нос к носу с волком, уставился в глаза. Волк зажмурился и закрыл морду лапами.

— Мррак, — сказал Шеру и ушёл, подёргивая хвостом.

— Это ваш зверь, госпожа? — спросил шаман Ягмару. — Он мудр.

— Он свой собственный зверь, — сказала Ягмара. — Просто живёт с нами. Живёт, путешествует и сражается…

— Он славно бился с убырями, — сказал Овтай. — Ни тени страха.

— Котам и тиграм не страшны мёртвые, — сказал шаман. — Увы, мёртвых боятся даже самые отважные псы и волки. Люди тоже делятся на волков и тигров…

— Ещё птиц, — сказала Ягмара.

— Да. Но птиц среди людей мало.

Он посмотрел на Ния.

— Вот он — птица.

Ний повернулся к ним.

— Птица? Что это значит?

— Ты видишь всё сверху. Я тоже птица. Расскажи, что ты помнишь о деревне убырей. Когда ты был там в первый раз.

— Я был там давно… и мало что помню. То есть помню, но не понимаю. До сих пор не понимаю. Меня нанял мастер серебра, но не для того, чтобы делать вещи, а очищать добытое серебро. Рудник и плавильня были где-то на севере, но мы не доехали до них — нам встретились рабочие, бежавшие с приисков. Говорили о разбойниках и о ночных тварях. Мастер, я, подмастерья, встретившиеся нам рабочие — всего человек двадцать — остановились в той деревне, она была совершенно нормальная, но там жили не очень добрые люди, они не хотели нас оставлять — может быть, боялись разбойников, а может быть, сами были разбойниками, а нас было много. Но нам нужно было остановиться и подумать, что делать дальше, и мастер настоял на том, чтобы нам дали ночлег… Мы все легли в мужском доме — так у них назывался дом для общих попоек. Было холодно, но дров для очага нам не продали. Ночью я проснулся, но никак не мог встать — ноги не держали, глаза не видели ничего — хотя что-то светилось по углам, как будто болотные огни… Дверей не было нигде, не было и окон. Я нащупал какую-то лестницу — то ли вверх, то ли вниз… не знаю, где я оказался, я метался в стенах, бился о них, и вдруг какая-то из них рухнула… Потом я бежал с козами, они знали дорогу. Так я оказался на горе. Становилось светло. Деревня внизу… я не знаю… Там будто бы все сошли с ума. Люди убивали друг друга, рвали на части… А потом всё мгновенно стихло. И с крыш поднялась стая чёрных птиц… но это были не вороны, не жар-птицы… не знаю, кто. На них было очень трудно смотреть, не страшно, а трудно… И когда птицы улетели, я ещё долго сидел и ждал, когда появится кто-то из наших, но по улицам бегали только собаки. Потом я ушёл. Я побоялся спускаться, да и понятно было, что живых я не найду…

— Ты бы нашёл меня, — сказал шаман. — И ещё человек десять. Мы месяц хоронили убитых… медленно сходя с ума. Потом пришли люди с севера и увели меня и ещё одну девочку. Мы оба стали шаманами, потому что выжили среди духов. Белая Сова стала великим сильным шаманом, гораздо сильнее, чем смог стать я. Не так давно духи сказали ей, что в мир вторгается что-то чудовищное — ещё более чудовищное, чем то, чему мы с ней были свидетелями. Тогда она отправилась на верхнее небо — надолго — и увидела такое, чему не нашла объяснения. Она не может ходить ногами, поэтому я пошёл сам в те места и разминулся с вами на день. Но я нашёл место, где вы положили Овтая. Я дождался, когда Овтай встанет из-под камня, и потом мы пошли по вашим следам. Овтай поначалу был совсем слаб, и мы шли медленно…

— Как это всё-таки у камневеров здорово устроено, — сказал один из младших братьев Бекторо, Горон. — И много раз можно оживать?

— Обычно один, редко два, — сказал Овтай, глядя куда-то в сторону. — А вот я — уже четвёртый… Просто чем больше раз оживаешь, тем страшнее самая последняя смерть.

Стемнело. Каменный великан прошёл по двору и зажёг три масляных светильника. Какие-то тени прятались по углам. Кочевники спали, где сидели — поход вымотал и их. Волк и Шеру тоже спали, свернувшись в один калачик. Овтай точил кривой меч, что-то напевая под нос. Шаман сидел, опершись о стену, и нельзя было сказать, просто ли так он сидит, или дремлет, или странствует.

Ний ушёл на стену и стоял там в неподвижности. Молодая луна висела над его головой.

Ягмара ждала.

Наконец приоткрылись ворота храма, и в проёме появился Акболат. Он поманил Ягмару. Она встала. Тело было чужим и тяжёлым, но при этом полным сил. Она никогда раньше себя так не чувствовала.

Они молча прошли изломанным коридором в алтарный зал. Акболат воздал Мазде, проведя руками в пламени, и Ягмара сделала то же самое. На этот раз пламя было горячим, но не обжигающим. Потом Акболат обогнул алтарь, и они двинулись по анфиладе тёмных комнат куда-то в недра храма. Откуда-то доносилась странная музыка — будто кто-то играл на струйках падающей воды…

Поднявшись по каменной лестнице из двадцати трёх ступенек, Акболат и Ягмара оказались в небольшой комнате, увешенной и устеленной коврами с незнакомыми орнаментами. Горели светильники, распространяя медовый свет и запах сухих цветов. На ковровых подушках около стола возлежали маг Масани, Бекторо и ещё какой-то человек, которого Ягмара раньше не видела.

Ягмара остановилась в нерешительности, но Бекторо тут же оказалась рядом с нею и обняла. Тут же отстранилась. Что-то происходило с её лицом. И, чтобы Ягмара не увидела этих перемен, она снова обняла её и долго не отпускала.

Потом Ягмара поняла, что отец обнимает их обеих, и заплакала. Кончалась одна её жизнь, и сразу, без перехода, начиналась другая.

— Волшебные умения будут прорастать в тебя медленно и долго, — говорила Бекторо. — И чем медленнее это происходит, тем прочнее и естественнее они укореняются. Нельзя ускорить рост травы, если тянуть её руками… хотя, как известно, лучше всего трава растёт там, где много пролито крови. Для травы это годится, но не всегда годится для человека. Поэтому пока оставим всё как есть. Покажи мне, что ты освоила из тех вещей, что я велела тебе купить?

Ягмара разложила на ковре содержимое своей торбы, сняла с пояса сумку со шкатулкой.

— Был ещё пояс, — сказала она, — но я его израсходовала… Я не чувствую гребень, сандалии, дудочку. Безрукавку я чувствую, но не понимаю, для чего она.

— Ты пробовала их по отдельности?

— Да.

— Надень всё сразу.

Ягмара повиновалась. Ремешки сандалий запутались, а гребень выпадал из слишком коротких волос. Наконец всё получилось.

— Здесь вокруг железо, — сказала Бекторо, — но всё же… Аллам, приоткрой зеркало.