Им удалось купить редкие экземпляры исторических манифестов и грамот русских царей, коллекции вещей из уральского малахита и многое другое. Но странно, первый журналист Франции, Эрбетт недолюбливал журналистов и, разумеется, вызывал этим у них большую неприязнь.

Итальянское посольство помещалось в особняке, где был убит граф Мирбах, германский представитель.

Приезд в Москву посла графа Манцони с графиней придал дипломатическому корпусу еще больший внешний лоск. Еще до их приезда мы знали от шефа протокольной части Флоринского о привычках и личных качествах графской четы. Говорилось больше о графине. Она красива, строга, богата, американская испанка с острова Куба. Все это оказалось более чем достоверно. Эту чету можно было назвать исключительной. Графиня помогала, где и как могла, несчастным русским из «бывших людей». Одна из Морозовых стала постоянной посетительницей посольства и, если не ошибаюсь, потом уехала с графиней в Париж. Невольно и естественно возникал вопрос: с какой стати и почему графиня столь доверчиво относится к людям, ведь всем известно, что Москва переполнена всевозможными агентами, мужчинами и женщинами?

В ходу был анекдот о двух гражданах, разговаривающих на улице. Один все и всех критиковал, другой его урезонивал: «Тише!» – «Но нас никто не слышит». – «Да, совершенно верно, но не забудь, где двое разговаривают, там один чекист».

В этом высококультурном посольстве были в большом почете серьезная музыка, русские песни Гречанинова при участии самого Гречанинова и других исполнителей и композиторов.

В углу зала возвышался королевский трон, напротив портреты короля и Муссолини, символизируя величие этой страны и вызывая невеселые мысли о судьбе русского царя и его семьи.

Графиня требовала, чтобы к известному часу в посольстве царила полная тишина. Большинству это, конечно, не нравилось. Многие хотели жить по-своему, распоряжаться вечерами по желанию, требования графини казались стеснением личной свободы. Кто-то раскритиковал эти строгости и написал в Рим. Муссолини, прочитав послание, возвратил его графу Манцони с резолюцией: поступать с этим членом посольства по своему усмотрению. Все подтянулись. Меры и распоряжения графини можно только приветствовать, ведь дисциплина великое дело и сила государства исключительно в ней. Сменил графа Манцони Витторио Черутти, также приехавший со своей женой. Высокий итальянец и стройная, гордая, красивая венгерка, бывшая артистка, всегда находчивая, умная, резонная, презрительно относившаяся к большевистским порядкам. Сам Черутти внимательно наблюдал и отлично понимал, куда движется Россия. Он гордо носил фашистский значок и был фашистом.

С итальянским посольством у нас установились самые дружественные отношения, в чем я и моя семья могли лишний раз убедиться год назад, когда мы были в Париже. Нас, как старых друзей, пригласили в итальянское посольство, и мы вспоминали о нашей жизни и встречах в Москве, о том, что было и прошло. А пережито было так много, что невозможно ни рассказать, ни описать.

Граф Негри, секретарь Кварони, атташе граф Стафетти. Месье и мадам Рельн, в качестве представителей прессы, гармонично дополняли итальянское королевское представительство в Москве.

У мадам Черутти была страсть к коллекционированию индийских, китайских и японских богов. Их было у нее много. Одного из них, большое божество с множеством рук, она считала своим фетишем, он неизменно стоял у нее в правом углу салона. Она так же страстно любила музыку, устраивала музыкальные вечера, и у нее я впервые услышал Шопена в исполнении балалаечного оркестра.

Тогда Англия имела в Москве только поверенного в делах сэра Роберта Ходсона, коммерческого секретаря У. Питерса с мадам Питерс, секретаря В. Бурбури с мадам Бурбури и состав консульских служащих. Сэру Роберту неизменно прислуживал один и тот же весьма степенный лакей, поляк, если не ошибаюсь, служивший у русского царя. Когда бы я ни приезжал к Ходсону, через несколько минут, как некий греческий бог, выходил он с подносом в руках в кабинет своего барина. Р. Ходсон прежде был консулом на Востоке, хорошо говорил по-русски, обладал широкими взглядами и основательно разбирался в политических вопросах. Мы часто вели с ним беседы о восточных и западных политических проблемах, которые особенно должны были интересовать Англию.

Вначале Ходсон охотно устраивал у себя большие вечера, приглашал деятелей искусства, русских артистов, людей аристократического круга, каким-то чудом еще уцелевших в тогдашней Москве. Однако после таких приемов советское правительство стало последовательно и непрестанно арестовывать этих лиц, и Ходсон их прекратил.

Само собой разумеется, английское представительство принадлежало к числу так называемых «беспокойных». Коммунистическая работа в Китае, Афганистане, Индии всегда так или иначе отражалась и на английском представительстве. Ходсон всегда должен был себя чувствовать на военном положении. Каждая секретная бумага хранилась у него в специальном ящике в шкафу, ключи от которого находились всегда при нем.

Его жена, русская, редко посещала Москву, жила в Западной Европе, воспитывала обожаемого ими сына, которого они боялись держать в Москве. Они уже пережили одну трагедию, когда погиб их первый сын, теперь все заботы и нежность они перенесли на этого мальчика.

Пючти все сотрудники Ходсона говорили по-русски, вращались в московских так называемых «общественных» кругах, все были хорошо информированы о положении в СССР, что, конечно, не могло нравиться советскому правительству. Секретаря Бурбури определенно называли агентом ЦРУ. Когда он заболел тифом и долгое время пролежал в московской больнице, это обстоятельство меня немного тревожило. Простой в обращении, сердечный, истинный джентльмен, он представлял собой цельный, законченный тип хорошего англичанина. После скандала в Лондоне и перерыва дипломатических отношений, чего, по-моему и по мнению самого Ходсона, не надо было делать, он получил место министра в маленьком государстве Албания. По пути в Лондон он заехал в Ригу со всей своей свитой, на станции я поднес букет роз мадам Питерс, сделав это намеренно. Я был уверен, что советские агенты, явные и тайные, сознательные и нет, при помощи интриг и иных средств в значительной степени способствовали служебному понижению этого талантливого дипломата. Я рад, что он снова назначен на трудний пост представителя Англии в Испании и от души желаю ему всяческих успехов.

Ход сон искреннейше, как и все его сотрудники, желал установить дружные и прочные отношения с СССР. К сожалению, Москва и в этом вопросе все истолковывала не так, как нужно, и не понимала политики и желаний английского представителя.

В 1934 году я прочел лекцию в Королевском институте международных дел в Лондоне на тему «Россия, Германия и Балтийские страны». В сокращенном виде лекция напечатана в журнале International Affairs. Все государства, находящиеся между Россией, с одной стороны, и Германией и Италией – с другой, я причислил к Средней зоне Европы. Сюда входят 16 стран: Швеция, Дания, Норвегия, Финляндия, Эстония, Латвия, Литва, Польша, Чехословакия, Румыния, Австрия, Венгрия, Болгария, Югославия, Турция и Албания. Продолжение лекции я прочел в 1937 году в Праге, в Свободной школе политических наук. Я развивал мысль, что Средняя зона Европы должна быть прочно объединена, и доказывал необходимость этого объединения в интересах не только 16 государств, но и всего мира.