чтобы я ее исказил?

— Хм. — Люси уже не раз задумывалась, не сочиняет ли Саймон историю по ходу дела.

— Ты рисуешь картинки к сказке?

— Да.

Он приподнял брови.

— Можно взглянуть?

— Нет. — Она обозначила тень на его рукаве. — Только, когда закончу. Рассказывай дальше, будь добр.

— Да, хорошо. — Он прокашлялся. — Змеиный король одел Анжелику в сверкающую медь.

— Она разве не ужасно тяжелая?

— Легкая как перышко, уверяю. Змеиный король вновь взмахивает рукой — и они уже на вершине замка, видят, как гости стекаются на большой бал. «Вот, — сказал Змеиный король. — Надень это, да смотри, вернись с первым криком петуха». Он передал ей медную маску. Анжелика поблагодарила его, надела маску и, вся трепеща, повернулась идти на бал. «Помни, — крикнул ей вслед Змеиный король. — С первым криком петуха, и ни минутой позже!»

— Почему? Что случится, если она не вернется вовремя? — Люси хмурилась, выводя его уши. Уши всегда такие сложные.

— Погоди — узнаешь.

— Ненавижу, когда так говорят.

— Ты историю-то услышать хочешь? — Он глянул на Люси поверх длинного носа. Саймон дразнил ее, притворяясь надменным, а она вдруг осознала, как дороги ей эти моменты. Когда он так над ней подтрунивал, казалось, будто они владеют тайным шифром, понятным только им двоим. Глупо, конечно. Однако Люси ничего не могла с собой поделать и любила Саймона еще сильнее.

— Да, — смиренно ответила она.

— Так вот, королевский бал оказался самым пышным из приемов, какие только можно вообразить. Огромный зал освещали тысячи хрустальных люстр, на шеях прекраснейших дам королевства сверкали золото и драгоценности. Однако король Резерфорд не сводил глаз с Анжелики. Он танцевал лишь с ней одной, моля назвать имя.

— И она назвала?

— Нет. Уже готова была, но в окна дворца ударили первые лучи рассвета. Поняв, что скоро запоет петух, Анжелика кинулась прочь из бальной залы. И только она очутилась за порогом, как ее вмиг перенесло в пещеру Змеиного короля.

— Замри. — Люси сосредоточилась на том, чтобы точно изобразить уголок его глаза.

— Слушаюсь и повинуюсь, моя леди.

— Хм.

Он усмехнулся.

— Протанцевав всю ночь напролет, Анжелика столь утомилась, что днем, пася коз, то и дело засыпала. А вечером пошла к Змеиному королю. «И чем теперь могу быть полезен?» — вопросил он, поскольку ожидал ее визита. «Сегодня опять будет бал, — ответила она. — Не сделаешь для меня новое платье?»

— А она становится алчной, — проворчала Люси.

— Перед золотистыми локонами короля Резерфорда трудно устоять, — невинно ответил Саймон. — И Змеиный король согласился наколдовать для Анжелики новое платье. Но для этого ему пришлось отсечь себе правую руку.

— Отсечь? — ахнула в ужасе Люси. — Но ведь для первого платья этого не понадобилось.

Саймон поглядел на Люси почти грустно.

— Он, в конце концов, простой смертный. И, чтобы сотворить еще одно платье для Анжелики, должен принести жертву.

От плохого предчувствия по спине Люси побежали мурашки.

— Кажется, мне перестает нравиться твоя сказка.

— Правда? — Саймон поднялся с кресла и стал медленно, с донельзя опасным видом к ней приближаться.

— Да. — Люси наблюдала, как он подкрадывается.

— Прости. Я всего лишь хотел доставить тебе радость. — Он отобрал у нее пастельный мелок и положил рядом в коробочку. — Но я не могу не замечать уродливую реальность жизни. — Саймон наклонил голову и провел губами вниз по шее Люси. — Как бы ни желал.

— Я не требую забыть о реальности, — мягко произнесла она. Почувствовав, как его приоткрытый рот добрался до ямки в основании шеи, Люси сглотнула. — Просто не стоит думать только об ужасном. В жизни есть и много хорошего.

— Это точно, — прошептал Саймон.

И внезапно подхватил ее на руки, не давая опомниться. Она крепко держалась за плечи муж, пока тот нес ее в соседнюю спальню и укладывал на кровать. Затем приник к Люси, целуя ее едва не с отчаяньем.

Люси закрыла глаза под натиском чувств. Она не могла думать, когда он целовал ее так жарко, так жадно, будто собирался поглотить.

— Саймон, я…

— Шш. Я знаю, тебе больно, знаю, что не следует этого делать, что я похотливое животное, раз думаю об этом так скоро. Но, боже, я должен. — Саймон поднял голову, глаза горели огнем. И она когда-то считала их холодными? — Пожалуйста?

Разве может женщина отказать подобной мольбе? Сердце Люси растаяло, губы изогнулись в чувственной улыбке.

— Да, — только и успела сказать она.

Услышав согласие, Саймон потянул за платье. Раздался треск рвущейся ткани. Грудь обнажилась, и он прильнул губами к соску, резко втягивая его в рот. Почувствовав прикосновение зубов, Люси ахнула и обхватила голову Саймона. Продолжая большим пальцем, потирая, теребя, дразнить сосок первой, он переключился на другую грудь. Люси не могла дышать, не могла вынести то, что он с ней делает.

Саймон отстранился, снимая камзол. Секундой позже на пол полетела рубашка.

Люси уставилась на голый торс мужа. Саймон был бледен и подтянут. Длинные канаты мышц на руках перекатывались при движении. Дышал он учащенно, светлые волосы на груди поблескивали от пота. Такой красивый, и весь принадлежит ей. Люси задрожала от возбуждения. Саймон встал, снимая бриджи и чулки; затем принялся расстегивать пуговицы на белье.

Люси замерла, жадно наблюдая. Она никогда не видела полностью обнаженного мужчину и, верно, сильно с этим запоздала. Однако Саймон опять взобрался на нее, скрыв самую интересную свою часть до того, как Люси что-то разглядела. В голове ее мелькнула странная мысль: Саймон стесняется? Или боится шокировать? Люси подняла глаза, чтобы встретиться с ним взглядом, и уже открыла рот, намереваясь развеять заблуждение мужа, — она, в конце концов, провела жизнь в деревне, где полным-полно домашних животных, — как тот заговорил первым.

— Ты так на меня смотришь, что я еще больше твердею. — Голос его был грубым, почти хриплым. — А у меня и без всякой помощи встает, когда ты рядом.

В ответ на слова мужа Люси опустила веки. Она хотела узнать, каков он на вкус, делать с ним такое, о чем имела лишь смутное представление. Больше. Она желала большего.

— Хочу оказаться в тебе, — гортанно произнес Саймон. — Оставаться в тебе всю ночь, просыпаться, окруженный тобой, заниматься любовью, прежде чем ты откроешь глаза. — Он встал над ней на четвереньки. Выражение лица его не было добрым, и она упивалась этой первобытной дикостью мужа. — Кабы я мог, посадил бы тебя на колени, милый ангел, и, проникнув в тебя, держал так весь ужин. Кормил бы тебя клубникой со сливками и не двигался. Вокруг нас услужливо сновали бы лакеи, не ведая ни сном ни духом, что мой член покоится в