хрюкал, стонал, взвизгивал и отмерял такты.

– А-а-а! – из-за спины Винса в круг выскочил Жорка-Джордж и пошёл по кругу, в диком полу-приседе выбрасывая длинные худые ноги.

Триплстеп, триплстеп, рокстеп! Трипл, трипл, рок! Трипл-трипл-рок! Его рука держала руку невидимой партнёрши, но все в кирхе видели её – быструю, весёлую, белозубую, королеву ритма. Её юбки закручивались вокруг бёдер, горячее тело вращалось юлой то в одну, то в другую сторону; она то льнула к Жорке-Джорджу, то отпрыгивала на рок-степе, и руки танцоров натягивались, как резина, преодолевая силы любого тяготения. Это видение было круче любой мальчишеской мечты – яркая помада, тонкие чулки, ровные стрелки, подвязки, круглая попа, быстрые ноги, туфельки с аккуратными носиками. А Жорка Трошин танцевал так, что любой врач зареченской больницы сходу определил бы ему полиомиелит, – на кривых ногах, опасно выворачивая колени и лодыжки, но надо было видеть, какую дорожку он сделал колено за колено!

– У-у-у-ху-у! – взвыл забывший о своих переживаниях Эл.

– «Рок вокруг часов», – со знанием дела перешёптывались младшие.

Не умевший танцевать Гришка схватил пустой ящик, поставил сверху ещё один и начал лупить ладонями: «Бац-ба-бац! Бац-ба-бац! Бац! Бац! Бац-ба-бац! Бац-ба-бац! Бац! Бац!»

И Виктор Трошин, кандидат в члены партии, он же Яктык Филиппов, он же Винсент, захулиганничал вовсю:

– Как у нас! Как у нас!

Раз-ва-лил-ся у-ни-та-а-аз!

Вся квар-ти-ра, как на сбо-ре,

Соб-ра-ла-ся в ка-ри-до-ре

И ре-ши-ла вся квар-ти-ра:

«Ку-пим но-вый у-ни-таз!»

Сзади кто-то уже рыдал от смеха, Фимка дудел, Жорка танцевал, Гришка бил ритм, а Винс продолжил:

– Но наш сосед, он был как лев!

Он схва-тил-ся за «Бэ-Эф»!

Про-во-зил-ся це-лый час,

Но он скле-ил у-ни-таз!

Как у нас! Как у нас разва-лился унита-а-а-а-аз!

Жорка замахал рукой, чтобы Винс прекратил безобразничать, но это было только начало.

– Но со-сед-ка тё-тя Ма-ша

Толь-ко пёрд-ну-ла слег-ка-А!

У-ни-таз тут раз-ле-тел-ся,

До-ле-тел до по-тол-ка-А!

Как у нас! Как у нас разва-лился унита-а-а-а-аз!

У Фимки чуб уже потемнел от пота и упал сосульками на мокрый лоб, саксофон взвыл, закашлялся, зачмокал, поцеловал невидимую танцовщицу и затих. Эхо ещё секунду пометалось между балок под потолком, пару раз стукнули каблуки Жорки-Джорджа. Гришка дул на побитые с непривычки ладони.

– Молоток, – Винс подошёл к выложившемуся Фиме. – Мо-ло-ток, старик.

– Я… Это… Ну… – Фимка дышал тяжело, возбуждённо, с надеждой заглядывая в глаза Яктыку. – Жорка сказал. Ну… Жорка, что вы, это, танцуете.

– Да, старик.

– А, это, ноты – ноты у вас есть? Ну, может быть, ну… я со слуха могу.

– Со слуха? Записать?

– Да, – Фимка вытер каплю пота, пробежавшую по носу. – Умею, конечно.

И он заулыбался во всю ширину, вернее, во всю длину, а ещё вернее, во всю ширину и длину своих несколько лошадиных зубов.

Винс задумался. К нему подошёл раскрасневшийся Жорка.

– Ну, Винс?

– Погоди. Дай подумать.

– Что думать? Наш парень. Надо ему, сам видишь.

– Цыц! Не лезь вперёд батьки! Я не такой тупой, как ты думаешь. Я другое думаю, – Винс поднял голову, хитро прищурился. – Слушай, как тебя? Фима? Фима Зиль-берштейн?

– Да. Ефим Самуилович.

– Это лишнее. Хоть Абрамович. Я – Винс. Он – Джордж. Это – Эл. Эл, иди сюда! Да хорош дуться, не пропадём, хрен с ней, с курицей этой! Иди сюда! Вот, Фима, это младший наш, Эл.

Алёшка пожал влажную, мягкую-мягкую, неожиданно цепкую руку Фимы. Винс продолжал.

– Фима, раз так уж вышло, сам понимаешь, будем держать марку. Будешь ты… будешь ты – Фил. Но Зильбер… Нет. Будешь ты – Фил Силвер!

– Винс, ты – гений! – прошептал Джордж.

– Спокойно! Фил, слушай. Джордж тебе всё покажет, всё даст, отвезёт куда надо. А ты – учи всё, как можешь. Слушай… А ещё кто-нибудь? Ну, есть, кто у вас ещё дудит?

– Найдутся, – закивал наречённый и совершенно счастливый Фил Силвер.

– Ну и славно. Ладно. Алёшка, проводи Фила, мы поговорим маленько. Эй, мелочь! Давай сюда!

– Я? – Гришка опасливо подошёл.

– Ты! Ты стучал по ящикам?

– Стучал. А что?

– Ты тоже Рабинович? Почему спг’ашиваешь, когда тебя спг’ашивают?

– Жадов я. Валя – мой брат. Мы – Жадовы. Не, не евреи.

– Жадовы? Не Жидовы? Дур-р-рак! Фил, секунду!

Фил замер, задрав длинную ногу на подоконник.

– Фил, слышал, как он стучит?

– Честно говоря, нет.

– Стучит. Сделаешь из него барабанщика?

– Поп’обуем. У нас в музыкальной школе есть ба’абаны. Только никто не идёт.

– Гришка! Пойдешь в школу и научишься!

– Я…

– Цыц! Пойдёшь с Филом и запишешься. А не запишешься – лучше тебе записаться. Брату скажу, он объяснит. Понял? Чтобы немедленно стал самым лучшим барабанщиком.

– Хорошо.

– Вот и ладно, старичок. Шагайте.

Фил и Алёшка спустились в окно. Мальчишки с Речной тоже ушли, застеснявшись. Винс курил, расслабленно выпуская кольца дыма. Жорка внимательно примечал, что вытворяет старший. Гришка просто стеснялся и крутился неподалёку.

– Врезать бы тебе, брат. Так подставить.

– Винс, он классный парень. Я…

– Вижу, что классный. Но врезать надо.

– Я…

– Ладно, молчи, брательник, лучше молчи. Эх, видел бы тебя Джордж…

И Винс отвернулся, словно хотел увидеть в дальнем углу тень зарезанного друга, Жорки Садыкова. В кирхе стало очень тихо, только где-то в углу постукивал по пустому ящику Гришка.

А может быть, и чувствовали братья, что покойный Жорка с ними?.. Не знаю. Да и никто не знал. Просто такие минуты, когда молчится, приходят к людям. Когда мужчины молчат и чувствуют своё родство, своё сродство. Без взглядов, жестов, ненужных слов. Просто чувствуют себя одним целым. Так редко бывает. Но в ту минуту случилось.

– Эй! Э-э-эй! Йебя-а-а-а-ата! По-мо-ги-те-е-е! – дикий крик донёсся снизу.

Гришка высунулся в окно.

Внизу стоял Ромка Кузьмин, один из мальчишек, ушедших недавно. Он был совершенно испуган, задыхался, размахивал руками.

– Йеб… Йебя-та! Там! – он размахивал руками, топал ногами, что-то пытался выкрикнуть, но дыхания не хватало. – Там! Там Айошка!

Винс подпрыгнул к окну.

– Там! Там! – Ромка тыкал пальцем в сторону города. – «Заводские» Айошку и Зильба у «Стакана» поймали!

Ромка ещё что-то кричал, но Жорка уже прыгнул в окно справа, за ним Гришка и Винс – все попадали на кучу заросшего лопухами щебня, повскакивали, глаза бешеные! Винс схватил за плечо поднимавшегося Гришку:

– Зови всех! – страшно крикнул Винс. – Зови! Стой! Не бойся! Слушай! Обязательно! Слышишь?! Обязательно скажи, чтоб бежали и орали, сколько сил будет! Только не молчите! Понял?!

– Ага! – кивнул Гришка и понёсся вдоль