– Да, это так, – говорю я, и слова застревают у меня в горле при мыслях о собственной неполноценности.

Она рассматривает меня мгновение и начинает делать пометки в своем блокноте.

– Симметричная фигура. Четыре конечности. Хвоста нет? – говорит она, посмотрев на меня. Я качаю головой. Она поджимает губы. – Тогда очень хорошо. Сидхе внутри и снаружи, я полагаю. – Я киваю, хотя едва ли осознаю, что это значит. – Высокая. Женственные изгибы. Не слишком худая. – Ее голос настолько невыразителен, что она могла бы перечислять все мои недостатки, а я бы никогда об этом не догадалась. – Вытяните руки, – просит она, двигаясь ко мне с внезапной, ошеломляющей скоростью.

Я выполняю требование, и она прижимает куски немаркированной бечевки к моим вытянутым рукам, шее, ногам, туловищу и, наконец, к груди, талии и бедрам. Ее кожа пугающе холодная, когда она касается меня, и я стараюсь не вздрагивать.

Она отступает назад, ручка порхает по бумаге, записывая данные в блокнот.

– Какие-нибудь пожелания к вашему платью? – Когда я молчу, она прекращает писать и переводит взгляд на мое потрясенное лицо. – Его дизайн? Фасон или ткань? – Она выжидающе смотрит на меня, пока я судорожно пытаюсь придумать ответ. Я никогда не носила платья. Не то чтобы они мне не нравились, просто в Стиллуотере не так много событий, достойных платья. – Цвет, может быть?

– Черный, пожалуй, – отвечаю я.

Прядильщица с любопытством склоняет голову. Вполне обыденный жест, но от ее недоброго взгляда у меня по позвоночнику пробегают мурашки. Она поворачивается к Исле, приподнимая одну бровь.

Исла, кажется, наслаждается вниманием этого существа не больше, чем я. Она прикусывает губу.

– Она – наследница Неблагого Двора. Ожидаемо, что она будет в черном.

Прядильщица еще мгновение смотрит на меня не мигая и возвращает свое внимание к собственным записям.

– В ночи есть нечто большее, чем тьма, воительница. – На щеках Ислы вспыхивают два пурпурных пятна, но она ничего не говорит. Прядильщица, не поднимая глаз, продолжает оставлять пометки в бумагах, лежащих перед ней. – Не важно, ты всему научишься. А я разработаю дизайн платья. – Она обращается ко мне: – Тебе не о чем беспокоиться.

Мне кажется, что она хочет меня успокоить. Но я не могу избавиться от ощущения, что она скорее съест меня заживо, чем принарядит. Но я только киваю в знак благодарности, не доверяя своей способности формулировать предложения. Особенно те, которые ненароком приведут меня к пожизненной долговой ловушке.

Затем она поворачивается к Исле.

– Тебе нужны доспехи, воительница.

Исла выглядит ошеломленной.

– Мне… не… – Но Прядильщица уже принимается снимать с нее мерки бечевкой, прежде чем Исла успевает возразить. Когда высокое существо отступает, записывая мерки, Исла стоит, растерянно моргая, и выглядит почти обессиленной.

– И платье, – сообщает Прядильщица. – Что-нибудь с разрезами, чтобы ты могла драться, если возникнет надобность. Но тебе не придется. И все же я предпочитаю практичность в образе. – Она возвращается в центр комнаты. – Они будут готовы через два дня. Как раз к маскараду. – Воздух снова словно расступается, и она бросает на нас резкий взгляд, прежде чем протиснуться сквозь него и исчезнуть. У меня закладывает уши от резких перепадов давления.

Я смотрю на Ислу, которая выглядит такой же озадаченной, как и я.

– Странно ли это? – спрашиваю я. – Для фейри, я имею в виду.

– Для Неблагих? – Она издает сдавленный смешок, который больше похож на вздох облегчения, чем на веселье. – Вполне обычное дело, я думаю.

Я не могу уснуть. Когда закрываю глаза, каждый раз чувствую на себе взгляд Прядильщицы, пока в ушах раздается критика Гейджа. Нож, отскакивающий от мишени на стене с треском, который отражается в моих разрозненных мыслях. Острие не всегда вонзается в дерево. Но Исла говорит, что в более мягкую поверхность – как тело, например, – лезвие почти всегда попадает.

– Вместе с такими нездоровыми мыслями, – говорю я вслух, подбирая клинки и закрепляя их в ножнах на поясе. Я взяла за правило носить их с собой. Моя провалившаяся попытка попасть ими в Гейджа привязала меня к ним.

Видимо, во мне больше Темного, чем я думала изначально.

В коридорах здесь повисла тишина. Я представляю, что в Холме все наоборот. Они наверняка кишат теми, кто в современном мире является аналогом придворных, а Келлан рыскает среди них, как златокудрый бог, которым он себя возомнил. Я улыбаюсь, представляя себе подобное. По сравнению с этим Лощина кажется почти сиротливой, но сейчас мне по нраву именно такая жизнь. Исла, Гейдж и Боуэн где-то в пределах этих стен, но я не хотела бы сейчас ни с кем из них столкнуться. Особенно с последним. Магия дракона слилась с моей собственной, но она теплится во мне, словно обособленная часть, всякий раз, когда я сталкиваюсь с гномом. И я не хочу гнаться за этим ощущением.

Свет меркнет, когда я поднимаюсь на лестничную площадку второго этажа, и до меня доносятся тихие звуки одинокой скрипки. Я колеблюсь. Дом и раньше сбивал меня с пути. Думаю, ему это даже нравится. Он так долго не играл с человеческим существом, а я ближе всех нахожусь к этому понятию. Но звук не напоминает мне чары.

Сейчас мне все равно не удастся уснуть. Если это происки дома, то он в конечном итоге просто забросит меня в безопасную, но поднадоевшую мне комнату, которую я действительно хорошо успела узнать. Я следую за звуком по коридору и поворачиваю налево, вместо того чтобы вернуться в свою комнату.

Музыка – мягкая, проникновенная. От нее по моим рукам пробегают мурашки. Я сильно прикусываю губу. В конце концов она начинает звучать словно магия. Коридоры извиваются, как поверхность морских ракушек. Однако я не совсем уверена, что Лощина сама перестраивается, когда ей вздумается. Готова поклясться, моя комната находится где-то во внутренней части этого кольца. Музыка становится все громче и громче, когда коридор резко обрывается перед одинокой дверью.

Я успеваю заметить, что резьба на дверных рамах – единственное, что никогда не меняется в этом доме. Но я никогда не видела их раньше. Гранаты и колючие виноградные лозы стелются по рельефу. И снова, будто я поистине самое импульсивное создание в мире, стучусь.

Звуки скрипки словно перехватывают дыхание и замирают. И шаги, мягкие и уверенные, направляются к двери. Черт. Раскаяние стискивает мой желудок, и я смотрю то влево, то вправо, желая, как никогда, броситься прочь. Конечно, это сотворил не дом. Я почти слышу, как он хохочет надо мной. Я должна бежать. Должна…

Дверь распахивается, и в проеме, обрамленном резными символами, предстает озадаченный Гейдж. О, звезды небесные. Озадаченный Гейдж без рубашки.

– Эмм, – успеваю сказать я и прикусываю губу. – Привет. – Во мне бушует неистовая борьба за право перевести взгляд с его черных глаз на скульптурные ключицы и подтянутое тело, намеки на которое мне довелось разглядеть под одеждой.