Я достал из кошелька и протянул ему банкноту в 50 марок. Он радостно зажал ее в руке.

— Я отдам! В Москве.

— Не нужно! — сказал я. — Заберу коньяк, и мы в расчете.

— Согласен! — обрадовался он. Еще бы. «Двин» в СССР стоит чуть более 20 рублей за бутылку. Поменять их на марки по курсу один к одному — неслыханная удача. Хотя Госбанк СССР считает иначе. Он за марку дает 36 копеек. Только кто ж ему по такой цене продаст? На черном рынке марка стоит 2,5 рубля, да еще, попробуй, найди. За нелегальную торговлю валютой в СССР статья — вплоть до расстрела…

Ужинали по-прежнему компанией. В этот раз закуска была скромнее — привезенная с собой колбаска и хлеб. Плюс вареные яйца. Жареных куриц съели вчера, спиртное почти все выпили. На столе стояли бутылка водки и «Двин». Коньяк, естественно, мой. Пить не хотелось, но Панкина следовало угостить — ему «Двин» нравится. С председателем правления ВААП нужно дружить.

За ужином мы просмотрели выпуски новостей. Пресс-конференцию и, вправду, крутили по всем каналам. Вертящий головой журналист вызвал восторг у фронтовиков.

— Так ему и надо, фашисту! — заключил Юрий Васильевич. — А то взяли моду через губу разговаривать. Забыли, кто на рейхстаге расписался.

— Кстати, Сергей, — сказал мне Панкин. — Циммерман звонил, просил передать тебе, чтобы завтра нашел его на выставке. Похоже, им твое предложение понравилось.

Вот что «Двин» животворящий делает! А ведь мог и не сказать. Телефон в номере только у Панкина. Фронтовики уставились на меня.

— Сказку хочу для них написать, — объяснил я.

— А-а… — протянул Григорий Яковлевич, и оба писателя утратили ко мне интерес. Сказки им не интересны. Они остались на той на войне, как и другие представители «лейтенантской» прозы. На наших пядях и крохах. О том пишут и будут писать…

Тот самый длинный день в году

С его безоблачной погодой

Нам выдал общую беду

На всех, на все четыре года.

Она такой вдавила след

И стольких наземь положила,

Что двадцать лет и тридцать лет

Живым не верится, что живы…

Лучше не скажешь…

* * *

Циммерману на следующий я вручил полиэтиленовый пакет с «Двином». Пакетом я разжился на ярмарке. Их раздавали в качестве сувениров на ряде стендов, чем наша делегация охотно пользовалась. В СССР это подарок, да еще какой!

— Здесь любимый коньяк Черчилля, — сообщил я удивленному немцу.

— Правда? — не поверил он.

— Можете заглянуть в «Британику». В статье о Черчилле это есть.

— Данке, — сказал он, — но я понимаю, что вы пришли сюда не за тем, — он улыбнулся. — Перейдем к делу. Ваша идея вызвала споры у моих подчиненных, но я решил попробовать. «Экстрасенс» после беседы с журналистами пойдет хорошо, и можно надеяться, что новая книга автора вызовет интерес. Тираж не большой, гонорар — две с половиной тысячи марок. Устроит?

— Да, — сказал я. — Но с одним условием. Со всего, что свыше этого тиража — тридцать процентов автору от оптовой стоимости экземпляра. И мою долю перечислять в немецкий банк.

— А вы самоуверенны! — хмыкнул он. — На какой тираж вы рассчитываете?

— Два миллиона. Это в Германии. В остальных странах раз в десять больше.

— Однако! — охнул он.

А вот не стоит удивляться! В той жизни тираж «Гарри Поттера» исчислялся сотнями миллионов. Нет, я не собираюсь грабить английскую учительницу. Пусть пишет своего Поттера. Возможно, именно он и соберет эти миллионы. В той жизни я эту книгу даже не прочел. Пробовал, но не смог — скучно. Зато клонов российского разлива держал в руках тучу. Начитался по самое не могу. Вот и заимствую идею. Она, к слову, объектом авторского права не является.

— Не боитесь неприятностей с ВААП? — спросил пришедший в себя главный редактор. Как мне показалось, с уважением.

— Нет. Их долю вы перечислите во Внешторгбанк, а своей я могу распоряжаться по собственному усмотрению. Ограничений на этот счет нет.

— Вы неплохо подготовились к этому разговору, — заметил Циммерман. — Что ж, согласен. Только тридцать процентов для неизвестного автора — много. Могу предложить пятнадцать.

— После вчерашнего выпуска новостей я известный. Двадцать пять.

— Двадцать, — вздохнул он. — И это последнее предложение.

— Согласен.

— Когда будет рукопись?

— В феврале.

— Так скоро?

— Мы пишем вдвоем с женой. Она у меня редактор с дипломом университета.

Слово «диплом» произвело нужное впечатление. Немец. Образованных людей в Германии ценят. Это в СССР нужно учиться пять лет, чтобы получить зарплату в 90 рублей. В то время как рабочему платят в два раза больше. Мы условились подписать договор после того, как в издательство ознакомится с рукописью. На том и расстались.

У меня оставалось еще дело. Нужный адрес мне дали на стенде «Информация». Не все ж портье марками подкармливать. Девушка, правда, удивилась, но адрес нашла и выписала на бумажку. И вот я стою перед витриной, кроя себя матами. Дорвался до шопинга, идиот! О подарке хорошему человеку вспомнил, когда денег осталось совсем мало. Да еще вчера их раздавал… Спрашивается, зачем? Обошелся бы Циммерман и без коньяка.

— Могу вам чем-то вам помочь, герр?

Я повернул голову. Рядом стоял невысокий, худощавый немец. Немолодой. Волосы седые, но на вид вполне крепкий. Это кто?

— Я хозяин этого магазина, — сказал он, будто услышав вопрос. — Вы стоите перед его витриной уже пять минут. Желаете что-то приобрести?

— Желаю, — вздохнул я, — но денег не хватает.

— У вас странный акцент, — заметил он. — Англичанин?

— Русский.

— Вот как? — брови его поползли вверх. — Что делает юный русский во Франкфурте?

— Я писатель. Немецкое издательство выпускает мою книгу.

— Гм, — сказал он. — Не хотите кофе?

— С удовольствием! — ответил я.

Мы вошли в магазин. На стенах и стеллажах его красовались образцы товаров. Очень необычные образцы. У не привыкшего к ним человека вызовут оторопь. Но не у меня.

— Моя фамилия Байер, — сообщил немец, двигая ко мне по прилавку чашку. Кофе в нее он налил из блестящего агрегата, как и себе. — Зовут меня, как вы, наверное, догадались, Ганс, — он рассмеялся. — А вы? Иван?

— Сергей. Фамилия — Девойно.

— Где вы живете в России? Москва?

— Минск.

— Вот как? — он поставил свою чашку. — Был я в вашем городе. Признаться, это были не лучшие годы моей жизни.

— Плен? — догадался я.