Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Однако! — покачал Панкин головой. — Умно. И как там, — он вновь указал пальцем наверх, — до этого не додумались?
Как, как…. В том времени в СССР ходил популярный анекдот. Сообщение радио: «Сегодня в девять часов утра, после тяжелой и продолжительной болезни, не приходя в сознание… приступило к работе Политбюро ЦК КПСС».
— Помощь нужна? — спросил Панкин.
— Да, — сказал я. — Было неплохо получить от вас письмо с одобрением инициативы.
— Будет! — пообещал. — Но вначале напиши заявление на мое имя. Сообщи в нем, что собираешься сделать с марками.
Я кивнул. Мне протянули листок бумаги и продиктовали текст. Я внес в него маленькую правку. Вместо «гонорары, полученные за рубежом», вписал: «в Германии». Панкин не придал этому значения. Вот и ладно. Гонорар за проданные в Германии книги я отдам. Он изначально предназначался для этой цели. Но подушку безопасности оставлю. Хрен знает, как все повернется. О том, что сказка планируется к изданию в других странах, Панкин не знает. И не будет знать.
— В Германию полетишь один, — сказал Панкин, спрятав заявление в ящик стола. — В этот раз делегации не будет. Заграничный паспорт у тебя есть, с визой поможем.
Я поблагодарил. Все ясно. Не подмахни я это заявление, хрен бы мне был, а не поездка. Мой знакомый в том времени говорил: «Бумага не палка, но опереться на нее можно». Заявление — индульгенция для Панкина. Случись что, он его предъявит и сделает большие глаза. «Девойно ехал, чтобы перевести деньги в Союз. Знать не знаю, почему сбежал. Вот же, гад!»
Сбегать я не собирался. У меня в Минске жена и сын. В своем времени я читал байки о заграничных поездках в СССР. Дескать, выпускали группами и под контролем искусствоведов в штатском. Отчасти так. Но… Высоцкий к Марине Влади летал в сопровождении КГБ? В одиночку из СССР выезжали дипломаты, специалисты по внешней торговле, деятели искусства и многие другие. Невозможно проконтроливать всех. Поэтому поступали так. Человек съездил за границу и вернулся без проблем, значит, надежный. Дома остается семья — не убежит. Бывал за границей неоднократно — совсем наш. Главное, не болтать лишнего по возвращению. Как сладко живут на загнивающем Западе, и сколько у них сортов колбасы в магазинах…
В этот раз в Шереметьево меня досмотрели. Ничего лишнего не нашли. Нет, икра была — две маленькие баночки. Водка — одна бутылка, коньяк «Двин» — одна. Все по нормам. А зачем мне контрабанда? У меня в Германии счет в банке.
В аэропорту Франкфурта меня встретил сам Циммерман.
— Сувенир из загадочной России! — сказал я, вручая ему пакет с коньяком и икрой.
— Любите вы пошутите, Серж! — рассмеялся он. — Хотя ваш коньяк хорош. Я поверил, что его пил Черчилль.
— Мне нужно верить, — заметил я. — Я честный.
Циммерман заулыбался и потащил меня к машине. По пути я рассказал о своей идее.
— Вы — гений, Серж! — отреагировал Циммерман. — Никто из писателей не додумался отдать гонорар на доброе дело. И какой гонорар! Теперь немец, покупая книгу, будет знать, что жертвует на доброе дело. Вы знаете немецкую душу, — он погрозил мне пальцем. — Коллосаль! Продажи возрастут в разы.
«Только автору от этого ни горячо, ни холодно, — подумал я, — денег он не увидит». Вслух этого я говорить не стал. У Циммермана свои интересы, у меня — свои.
— Вы не правы, — возразил я, — насчет «не додумался». Есть прецедент: Солженицын и его «Архипелаг».
— Это политика, — пренебрежительно скривился он. — Никто не знает, как пополняется этот фонд и как он расходуется. У нас будет прозрачно. В любой миг предоставим отчет и банковские документы. — Кстати, — Циммерман вручил мне чековую книжку. — Пока фонд не создан, купите себе чего-нибудь. Счет в вашем распоряжении.
— Данке! — поблагодарил я.
Бросив вещи в гостинице, я отправился к Байеру. Он ждал. Перед отъездом я позвонил ему из Минска, затем — из номера.
— Комплимент из Минска! — сказал я, вручая ему пакет.
— Благодарю! — сказал он, рассмотрев подарок. — Чувствуется, что вы русский. Водка и икра.
— Предпочитаете свиную рульку?
— Что вы! — засмеялся он. — В моем возрасте жирное есть вредно. У меня к вам просьба. Не могли бы подписать книги внучке? Она поклонница вашего таланта. Узнав, что прилетаете, рвалась познакомиться. Еле отговорил.
— Давайте! — сказал я, доставая ручку.
Байер достал из-под прилавка «Экстрасенса» и «Курта». Я спросил имя внучки и подписал обе книги — сначала по-русски, затем по-немецки.
— Гут! — сказал Байер, прочитав. — Она будет в восторге. Еще никто в Германии не имеет автографа Девойно. Так что она первая. Подружки умрут от зависти.
— Завтра у меня автограф-сессия на выставке, — сказал я. — Начало в десять часов. Пусть приходят.
Байер кивнул и спрятал книги.
— По телефону сказали, что хотите поговорить. О чем?
— О деле.
— Каком?
— Я предлагаю вам возглавить благотворительный проект.
— Хм! — пожевал он губами. — А подробно?
— Вы специалист по производству средств реабилитации для инвалидов. Изготавливаете костыли, коляски, протезы. Я хочу организовать подобное производство в Минске. Немецкое оборудование и, на первых порах, материалы. Затем, надеюсь, станем выпускать свои. Нужно подобрать номенклатуру оборудования, обучить специалистов из СССР и организовать поставки.
— Кто будет за это платить?
— Я.
— Вы так богаты?
— Мои книги хорошо продаются. На банковском счету — около семисот тысяч марок. К новому году будет миллион.
— Это хорошие деньги, — кивнул он. — Но их мало. Сколько у вас инвалидов?
— Точную цифру не знаю, но многие тысячи.
— Тем более, — сказал Байер. — Протез не массовое производство, поэтому дорог. Много ручного труда. Вашей фрау его подгоняли?
— Да, — сказал я. — Но совсем немного. Мастер легко справился. Она в восторге. Протез легкий и удобный. Она стала больше ходить. Именно это навело меня мысль изготавливать протезы по немецкой технологии.
— А что заставляет вас за это платить?
Взгляд Байера стал пронзительным. Не прост старичок, ох, не прост. Врать нельзя.
— Гражданину СССР нельзя иметь счет за границей, тем более с такой суммой. Мне уже предложили перечислить марки в советский банк. Их направят в бюджет, затем потратят на закупку какого-нибудь тряпья. Пусть лучше — на благое дело.
Он кивнул.
— Рад, что вы откровенны со мной. У вас кто-нибудь воевал?
— Отец. Дошел до Кенигсберга, где был тяжело ранен. К счастью, не инвалид.
— Что ж, герр Девойно, — сказал Байер, — мне нравится ваш проект. Предлагаю обсудить детали за кружкой пива.