Еще роману предпослали предисловие. Написал его сам Рыбаков. Похвалив автора за отменное знание средневековой Руси — еще бы! по вашим книгам, Борис Александрович учили! — он заметил, что сюжет романа — фантазия. Исправить прошлое — увлекательная идея. Однако история не знает сослагательного наклонения. «Вместе с тем такие книги полезны, — заключил Борис Александрович. — Они пробуждают у советских граждан интерес к прошлому».

Предисловие не помогло — роман вызвал споры. Слишком необычным для этого времени выглядел сюжет. Критики упрекали автора за легковесный подход. Советовали учиться у классиков: Шолохова, Алексея Николаевича Толстого, Тынянова и других. Критикам возразил Пикуль. Валентина Саввича самого за легковесность долбали. В спор вмешалась «Литературная газета». Автора романа пригласили к разговору. В беседе с критиком он выказал свое видение будущего исторической литературы. Если кратко, то звучало оно так: о прошлом нельзя писать скучно. Исторический роман должен пробуждать у читателей интерес и гордость за свою страну.

Возразить против этого было трудно, и критики увяли. Публикация в «Новом мире» и интервью в «Литературке» вывели меня в первый ряд писателей — тех, чье имя на слуху. Но куда больше радовала реакция читателей. В библиотеках за журналом записывались в очередь, в «Молодой гвардии» готовили книгу. Я получил предложение и от «Роман-газеты». На «Мосфильме», как сообщил Меньшов, планировали экранизацию романа. Владимир Валентинович при встрече со мной лучился. Съемки «Экстрасенса» прошли успешно. Киношники выезжали за границу, что для них — праздник. Возможность посмотреть мир, да и командировочные в валюте… На студии просмотрели рабочий материал. Как сообщил Меньшов, остались довольны. Режиссер работал над монтажом, премьера фильма ожидалась осенью.

Из Германии пришли добрые вести: сказку приняли. В феврале Минск прилетел переводчик. Звали его Гельмут Штайн. Русским Штайн владел в совершенстве. Не удивительно: мать Гельмута происходила из эмигрантов. В 1918 году ее родители уехали из России. Дочь они воспитали в любви к Родине, та перенесла это на сына. С пяти лет Гельмут читал Пушкина в оригинале. В Минск он прилетел скорее из любопытства, чем по работе — в моих пояснениях нужды не было. Поселился Штайн в гостинице «Юбилейная», где мы и встретились.

— Откуда вы знаете немецкую школу? — поинтересовался Гельмут. — Для писателя из СССР это странно.

— Общался с немецкими учениками, — соврал я. — Приезжали в Минск на «поездах дружбы».

А что, было. Даже Ангела Меркель, будучи школьницей, ездила в СССР. В поощрение за успехи в русском языке.

Переводчик кивнул. Поезда, ясен пень, отправлялись из ГДР, но школы-то одинаковые. Откуда знаю? В той жизни мои друзья-немцы любили вспоминать детство. Происходило это за рюмкой шнапса или кружкой пива. Немцы — нация сентиментальная. Они говорили, а я слушал…

— Я переводил русских писателей, — продолжил Гельмут, — но ни с кем не работалось так легко. Текст ясный, трудных мест почти нет.

Ну, так для Германии писано. Лилю я особо предупредил: без заковыристых метафор! И переводчику легче и читателю понятнее.

В Минске Гельмут не задержался. Нагрузившись сувенирами, отбыл во Франкфурт. На прощание мы выпили по рюмке бурякового, закусили салом — и то и другое привело Гельмута в восторг — и я проводил гостя в аэропорт. К маю сказку сдали в набор. Летом роман «Курт — маленький маг» вышел из типографии. Об этом сообщил Циммерман, позвонив мне по телефону. Говорил с восторгом. Первоначально тираж книги определи в 10 000 экземпляров. В последний миг его увеличили втрое — сказалось мнение переводчика. Но и эти тысячи разлетелись в считанные дни. В книжных магазинах стояли очереди, типографии работали на полную силу. Новинкой заинтересовались за рубежом. S. Fischer Verlag вело переговоры с голландцами. На горизонте маячили англичане.

— Герр Девойно! — умоляющим тоном попросил Циммерман. — Очень нужно продолжение. Пожалуйста!

— Условия? — поинтересовался я.

— Тридцать процентов! Более того, мы готовы пересмотреть прежний договор в сторону увеличения вашей доли.

Кто б сомневался? При большом тираже себестоимость экземпляра снижается в арифметической прогрессии. Знай, подсчитывай прибыль! Почему бы не отстегнуть курочке, несущей золотые яйца?

— Сделаю, — пообещал я. — К Новому году

— Я могу надеяться?

— Можете, — заверил я.

— Жду вас на выставке, — сказал Циммерман. — С ВААП я поговорю.

ВААП нарисовался сам. Мне позвонили из Москвы и попросили прибыть. Настоятельно. Я вылетел в столицу. Панкин встретил меня хмуро.

— Знаешь, каким тиражом вышла в Германии твоя сказка? — спросил, кивнув мне на стул. — Полмиллиона экземпляров! Данные на начало сентября.

— Это же замечательно!

— Как сказать… — Панкин побарабанил пальцами по столу. — Вот что, Сергей. Твою долю гонорара издательство переводит в немецкий банк. Хотя принято — во Внешторг. Обычно мы закрываем на это глаза. Немного валюты на подарки родным… Но в твоем случае — сотни тысяч марок. Не за горами миллион. Там, — он указал пальцем вверх, — этого не поймут. Тебя сделают не выездным, и ты не сможешь воспользоваться этими деньгами. Так что совет: переводи марки во Внешторгбанк.

Ага, сейчас! Взамен мне выдадут гору чеков. И что дальше? Затариваться в «Березках»? Мне не нужно столько тряпья. Ну, куплю «Волгу» — себе и отцу, одежду и прочие ништяки родственникам. А дальше? Спекулировать дефицитом? Уголовная статья. Да и зачем? Советских денег у меня завались.

— Эти марки, Борис Дмитриевич, пойдут на благое дело.

— Перечислишь в Фонд мира? — оживился он.

Еще чего! Нет, Фонд — организация полезная. Но одно из направлений его деятельности — возведение памятников советским воинам за рубежом. Тех, которые будут сносить.

— У меня другой план.

— Поделись! — потребовал он.

Я рассказал.

— М-да, — качнул он головой. — Идея благородная, ничего не скажу. Но могут не понять.

— Это отчего? — возразил я. — Три года назад за рубежом создан Фонд Солженицына. Туда поступают гонорары за книгу «Архипелаг ГУЛАГ». Средства Фонда используются для помощи политическим заключенным в СССР и их семьям. Якобы. На самом деле — для вскармливания диссидентов, проще говоря, врагов. Моя сказка, как и «Архипелаг», издана за границей. Но гонорар за нее пойдет тем, кто защищал Родину, а не ее врагам. Это заставит прогрессивное человечество за рубежом сделать выводы в отношении Солженицына и проводимой им против СССР кампании. Проще говоря, мы макнем его мордой в грязь. Считаю это политически правильным.

— Хм! — он внимательно посмотрел на меня. — Ты необычный парень, Сергей. Но не все так просто. Солженицын в за рубежом в почете. Он боевой офицер, воевал. А затем подвергся политическим репрессиям.

— Не он один. Многим пришлось хуже. Рокоссовскому выбили зубы, ломали ребра, били молотком по пальцам ног. Мерецкову ссали на голову. Палачи из НКВД пытали генерала Горбатова… У этих офицеров было куда больше причин затаить злобу против СССР. Но они переступили через обиду и отважно сражались. Как тысячи других. В этой связи вопрос: кто из пострадавших от репрессий патриот, а кто — гнида болотная?