Мое эго прямо-таки лопнуло от этой реплики.

– Кстати, у тебя очень приятный голос.

Надеюсь, темнота скроет мои начинающие краснеть щеки.

– Держу пари, что ты говоришь такое всем девушкам. – Я отшутилась, потому что что еще мне делать? Поблагодарить его? Разве это не звучало бы самодовольно?

Напряжение наконец исчезло с его лица.

– Обычно я комментирую их грудь.

Я ухмыльнулась, потому что Тен совсем не тот тип парней.

– Не думала, что у тебя есть что-то общее с Брэдом.

– Мы почти идентичные личности.

Я покачала головой и ухмыльнулась, открывая дверь. Он опустил свое окно.

– Обещай, что однажды споешь для меня.

Однажды. У этого слова нет срока годности. Я хочу написать песню об этом слове. В моей голове уже крутится текст для такой.

Я кивнула, и волосы выбились из-за ушей.

Тен стрельнул в меня улыбкой, которая на этот раз не была кривой или наглой, она была душераздирающе сладкой.

Я проснулась в воскресенье от сообщения от Линн: она попросила заехать к ней домой. Пока одевалась, я думала, зачем же она хочет меня видеть, может, она придумала, как сделать мою песню лучше.

Схватив банан и проглотив его на ходу, я поехала на велосипеде к дому моих репетиторов. Я встретила их на заднем дворе, они ухаживали за лужайкой и кустами гортензии.

– Привет. Вы хотели меня видеть? – спросила я.

Линн встала с корточек, вытирая перепачканные грязью ладони о джинсы.

– Да, хотели.

Она улыбнулась, и это заставило меня трепетать от предвкушения.

– У моего друга есть студия звукозаписи. Я позвонила ему и внесла тебя в список на субботу.

Я нахмурилась, не уверенная, что поняла, о чем она говорит. Формулировка была не слишком сложной, но мой мозг сообщал мне, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой, и прежде чем начать прыгать от счастья, я хотела убедиться, что правильно ее расслышала.

– Ты внесла меня в список…

– Чтобы записать песню. Я подумала, что профессиональная запись действительно поможет тебе выделиться. Мы могли бы записать ее здесь, но…

Я набросилась на нее и обняла так крепко, что у Линн перехватило дыхание. А потом она погладила меня по спине и тихо посмеялась.

– Спасибо спасибо спасибо спасибо! – напела я перед тем, как отпустить ее.

– А суббота тебе подходит?

– Черт возьми, да! – Слезы вырвались из глаз. – Я запишу песню в студии! В настоящей студии!

Линн мягко посмеялась.

– Пора бы уже.

Она рассказывала мне все подробности, пока я пыталась обуздать свои эмоции. Но у меня это плохо получалось. Мои глаза были такими же влажными и опухшими, как в тот раз, когда Рей брызнула в них острым соусом – это долгая история… это была не ее вина.

– Ты должна позвать маму, – сказала Стеффи.

Это сводит меня с ума.

– Думаю, она будет занята.

Они обе внимательно посмотрели на меня.

А я смотрела на дрожащую магнолию.

– Но я спрошу ее. – Я не буду, если уж честно. Если я позову ее и она придет, это разрушит величайший момент в моей жизни. – Не знаю, смогу ли я когда-нибудь отплатить тебе за это.

– Ты могла бы помочь нам прополоть сорняки, – предложила Стеффи.

Из меня вырвался смех.

– Не думаю, что это хорошая идея. Я скорее уничтожу вашу лужайку.

Стеффи улыбнулась.

– Попробовать стоило.

– А давайте я приготовлю свой фирменный лимонад? Я бесполезна на кухне, но лимонад делаю неплохой.

Линн снова села на корточки перед гортензиями.

– Что угодно, только уйди отсюда.

Перетрудив связки в руках из-за того, что у Линн и Стеффи нет соковыжималки, я подумала, что куплю им ее в знак благодарности. Я вернулась на задний двор с кувшином и тремя стаканами.

Я провела с ними еще час, обсуждая конкурс, пока они подстригали кусты под солнцем, которое казалось еще ярче и жарче, чем прежде. Когда я закрыла глаза и запрокинула голову, представила, что это лучи от прожекторов на сцене.

Не то чтобы я когда-нибудь испытывала подобное, но надеюсь… скоро один из них ослепит меня.

Самое странное в том, когда твоя мама – дизайнер, – это то, что каждое место, к которому она прикасалась, кажется тебе родным, даже если оно не выглядит и не пахнет знакомо. Она работала в особняке Диланов чуть больше месяца, но стены уже были выкрашены в пастельную палитру – мама любит смешивать цвета, такие как слоновий серый и рассветно-фиолетовый. Дубовые полы были промаслены, а не покрыты лаком. Там, где коридор соединялся с гостиной, деревянные доски в шахматном порядке были выложены с плитами бежевого камня, вырезанными в том же размере, что и доски. Она называет эту технику затуханием.

– Давай посмотрим шоу наверху. – Нев бросилась вверх по крутой деревянной лестнице, но остановилась, когда заметила, что я не двигаюсь с места. – Ты идешь или как?

– Дай мне секунду. Я здесь в первый раз. – Я сняла свою джинсовую куртку и сунула ее в сумку. – Можно мне экскурсию, пока мы не сели на задницу и не объелись попкорном?

Нев слетела вниз по лестнице так быстро, что чуть не споткнулась.

– Конечно. – Она провела меня по короткому коридору. – А вот и кухня.

Я шла за ней, рассматривая современные стеклянные бра, украшающие побеленные стены. Хотя на улице еще не стемнело, свет горел. На самом деле, похоже, Нев включила все лампы в доме.

Когда Тен, который всю неделю был очень дружелюбным, упомянул, что у него сегодня вечером соревнования по легкой атлетике, которые, оказывается, в тот же вечер, когда его отец должен быть в Лос-Анджелесе на встрече с клиентом, я предложила потусоваться с Нев.

– Ты уверена? – спросил он меня на уроке рисования.

Грызя карандаш, который должен был вообще-то скользить по листу бумаги передо мной, я кивнула.

– Я такими темпами провалю это задание, – пробормотала я, рассматривая переполненную корзину с фруктами.

Тен схватил мою бумагу и несколькими быстрыми штрихами исправил некоторые штрихи, создав перспективу там, где ее не было. Я провела остаток урока, пытаясь не испортить то, что он сделал, но потерпела неудачу. Прямо перед звонком он снова забрал мою бумагу и быстренько превратил мою детскую мазню в нечто гораздо лучшее.

В кухне Диланов были панорамные окна, выходящие в сад, который находился в процессе благоустройства. Я провела пальцами по гигантской плите гладкого темно-синего гранита, которая блестела, как темный глубокий пруд, в центре комнаты. Там пахло чем-то новым, цементом и клеем, а еще шоколадом и маслом.