Мой пульс участился, сердце разливало тепло по венам.

– Врунишка.

Мы подошли к машине, и он открыл мою дверь.

– Я могу скрывать информацию, когда это необходимо, но я никогда не вру.

Сердце все еще бешено колотилось, я забралась в машину, и Тен закрыл дверь, прежде чем шагнуть к водительскому месту и сесть.

Выезжая со стоянки, он спросил:

– Где твой велосипед?

– Дома. Нельзя ездить на велосипеде в мини. – Я указала на свои колени, но потом пожалела, что привлекла внимание к ногам, учитывая, сколько тела выставлено напоказ. Я дернула за обтрепанный подол юбки, но мои усилия были напрасны. – Кроме того, мама не любит, когда я катаюсь на велосипеде по ночам. Если только я не еду куда-то поблизости.

– Твоя мать – мудрая женщина.

– Да. Она такая.

– Вы очень близки, да?

– Она для меня все. – Я скрутила одну из ниток на подоле своей юбки между пальцами.

– Она когда-нибудь снова выходила замуж?

– Нет. После папы у нее никогда не было серьезных отношений.

– Правда? Почему?

– Это долгая история. – К тому же очень личная.

Мы с Теном еще не настолько близки… на данном этапе я не могу рассказать самые глубокие, самые темные тайны своей семьи. Я даже Рей не сказала. Может быть, я никогда не смогу рассказать об отце, который не хотел иметь со мной ничего общего и не был достаточно добр к маме.

Нитка порвалась.

– А твой отец? Женился ли он когда-нибудь снова?

– Почти. Ее интересовали только его деньги. Ему потребовалось некоторое время, чтобы одуматься, по крайней мере, он сделал это прежде, чем надел кольцо ей на палец.

Тен остановился на светофоре.

Свет задних фар автомобиля перед нами окрасил нить в кроваво-красный цвет. Я крутила ее в пальцах.

Тен барабанил пальцами по рулю.

– И прежде чем ты что-нибудь спросишь, он не взял ни цента у Моны.

Нитка выскользнула из моих пальцев и исчезла в темноте.

– Я… Я… – Я не закончила фразу, потому что не хотела лгать Тену.

Он прерывисто вздохнул.

– Об этом писали во всех газетах, так что многие думают именно так.

Я откинула волосы назад.

– Мне очень жаль, что я оказалась в числе этих людей.

– Ты не могла знать правды. – Его длинные пальцы расслабились на руле.

– Я не могла знать правды, но могла бы не делать никаких выводов. – После минутного молчания я спросила: – Ты когда-нибудь играл на пианино?

– Когда был маленьким.

– Когда я впервые увидела твои руки – после того, как ты сбил меня с велосипеда, я подумала, что у тебя руки пианиста.

– Так вот что тебе пришло в голову тогда?

По моим щекам разлился румянец. Среди прочих мыслей.

– О чем еще ты думала?

Вот дерьмо. Нет. Неужели я произнесла последнюю часть вслух?

– Как будто я когда-нибудь решу рассказать тебе.

Тен стрельнул в меня своей глупой усмешкой, от которой у меня сжалось сердце и все начало выходить из-под контроля.

– Все еще не могу поверить, что ты врезался в меня тогда, – сказала я.

– Я отвлекся.

– В попытках найти самый быстрый путь из Нэш-вилла?

Его взгляд упал на мои колени, на сантиметры обнаженной кожи, а затем Тен откашлялся и потянул воротник своей черной футболки, украшенной тремя белыми печатными буквами: «WTF».

– Да. Типа того. – Под печатными буквами была фраза мелким шрифтом: «Where’s The Food?»[1]

– Мне нравится эта футболка, – сказала я.

Он посмотрел на нее сверху вниз, словно чтобы освежить в памяти.

– Я бы одолжил ее тебе, но она прикроет твою новую юбку.

Я улыбнулась.

– Какой это был бы позор.

Уголки его губ приподнялись.

Даже в самых смелых мечтах я не представляла себе такой вечер: я в машине Тена, и мы мило разговариваем. Где та враждебность, которая всегда искрила между нами?

Возможно, осталась в почтовом ящике…

Из динамиков слабо доносилась старая песня Пэт Бенатар. Я знаю ее наизусть, потому что мой отец записал когда-то ее акустическую версию на компакт-диске, который я нашла в коробке в день, когда мы переехали в наш новый дом. Я увеличила громкость и начала петь слова песни «We Belong», но потом вспомнила, что я не одна, и сжала губы.

– Не останавливайся, – сказал Тен, посмотрев на меня.

– Вот почему ты натыкаешься на бедных девушек на велосипедах… потому что ты совсем не следишь за дорогой.

Тен перевел взгляд на дорогу.

– Я буду смотреть, куда еду, но только если ты продолжишь петь.

– А если я откажусь?

– Тогда я продолжу смотреть на тебя. – Как бы в подтверждение своих слов он повернулся ко мне лицом.

В тот момент, когда мы чуть не врезались в белый седан, я почти закричала.

– Стой!

Он затормозил.

– Ну так что, договорились?

– И ты называешь меня сумасшедшей, – пробормотала я.

– Я назвал тебя энергичной, необычной и непредсказуемой. А не сумасшедшей. – Машина позади нас посигналила. – Пожалуйста, спой.

Я нервно заламывала руки.

Еще один громкий гудок, а затем визг автомобильных шин, автомобиль объехал нас. Тен остановился посреди дороги и не собирался двигаться с места.

Он посмотрел на мои руки.

– Это всего лишь я, Энджи. Только я. Спой для меня.

Предложение руки и сердца не заставило бы меня паниковать так, как эти слова сейчас.

Тен, должно быть, почувствовал, что я не стану петь, потому что он наконец нажал педаль газа. Остаток пути домой мы не разговаривали.

– Спасибо, что подвез.

Тен не отрывал взгляда от белых колонн моего дома, напряженно вглядываясь в них, его губы были плотно сжаты, челюсть напряжена.

Я вздохнула.

– Я даже перед Рей не пою, Тен.

Он искоса посмотрел на меня, как будто не поверил.

– Я замолкаю, когда понимаю, что кто-то смотрит на меня. И я знаю, что это странно, учитывая, что я хочу быть певицей, но… вот так. – Я сглотнула слюну. – Страх сцены – это не шутки.

– Все великие артисты боятся сцены, по крайней мере, так говорит мой отец, – ответил Тен. – Он тусуется со многими из них. Если у тебя нет страха сцены, то ты, очевидно, не так хорош, как думаешь.