Скалец снова налил вина, хлебнул на посошок и, изрядно пошатываясь, отошёл поглубже в рощу, где было потемнее, так как часть выпитого давно уже просилась наружу. Но едва он взялся за штанцы, как прямо перед ним в темноте кто-то приглушённо всхрапнул. У Красавчика от испуга чуть сердце из груди не выскочило, а шевелюра встала дыбом – куда только щегольские кудри подевались, волосы распрямились, как свиная щетина.

– Ик! – вырвалось у Скальца. – Кто здесь?!

Ответом было молчание. Минуту он стоял неподвижно, затаив дыхание и напряжённо прислушиваясь, но странный звук больше не повторился. Послышалось, наверное. Он шумно перевёл дух, приспустил штанцы и пустил струю в то самое место, что его так напугало. Накось получи…

Раздавшийся в ответ утробный звериный рык пригвоздил его к месту – мороз пошёл по коже. Не успел он опомниться, как что-то тёмное вывернулось из-под смутно белеющей в ночи берёзы и крепко схватило его за грудки.

– Оторви и выбрось, опять! – яростно выругался этот кто-то, и Скалец по характерному матюгальнику неожиданно узнал Благушу. – Да что это за оказия такая на мою голову! Ты кто такой, елса тебе в душу?!

– Ик? Благуша, ты? – пискнул Красавчик, беспомощно болтаясь в неожиданно мощных руках и шалея от превращения тихого скромного парня, каким он знал его до Отказной, в разъярённого, точно ханыга, типа.

– Никак снова ты, Скалец? – Благуша на миг замер, словно не веря своим глазам. И вдруг взревел не хуже подраненного ведмедя. – Скалец, оторви и выбрось, ты же мне армяк испортил!

От последовавшего вслед за воплем удара в челюсть Скалец кувыркнулся через голову и начисто лишился сознания.

Дежурные стражники, Вась и Ивась, только что присланные в очередной наряд на Раздрай из Гусь-Зазеркального, были родными братьями, но составляли исключительно забавную пару. Если старший из братьев, Вась, уродился хилым коротышкой – от горшка два вершка, нормальному славу едва по грудь, то младший, Ивась, вымахал в такую орясину, что тот же нормальный слав должен был задирать голову, чтобы только взглянуть ему в лицо. Что само по себе являлось предметом немалой гордости последнего, не говоря уже о чудовищной силе, коей он обладал. Но, несправедливо распределив между братьями стать, природа в качестве компенсации отдала все мозги именно Васю, выделив Ивасю всего пару скромных извилин, которых вполне хватало на то, чтобы донести ложку до рта и правильным концом взять алебарду. Поэтому когда возникала нестандартная ситуация, в этой своеобразной парочке, кстати на диво дружной и согласованной в совместных действиях, сначала напрягались Мозги и, только когда их способностей не хватало, подключалась Сила.

Оба стражника щеголяли в обшитых медными бляхами и полосами армяках одного размера, принятого к воинскому стандарту в Гусь-Зазеркальном, причём Васю армяк доходил аж до колен, а Ивасю – только до пупка, и в пузатых, смахивающих на обычные чугунки шлемах. Вдобавок правые руки раздрайников сжимали грозные алебарды (для Вася в виде исключения древко было укорочено), что позволяло им по праву гордиться своим воинственным видом и старательно нести службу.

Они почти одновременно заметили медленно бредущего по дороге к Раздраю человека с какой-то явно нелёгкой ношей на плечах и сразу привели себя в боевую готовность. Вась подкрутил куцые усики и поправил выданный не по размеру пузатый шлем, постоянно сползавший на глаза, а Ивась с треском захлопнул вечно открытый рот и изобразил на лице напряжённую умственную деятельность, натужно краснея даже от этого усилия.

Когда путник, тяжело ступая, приблизился на расстояние нескольких шагов и на него упал свет вехового олдя, Вась, как самый умный, опознал в госте местного торгаша Благушу из Светлой Горилки, где сейчас праздновался Невестин день – развесёлые звуки балабоек и дудок даже здесь были хорошо слышны. Одет слав был почему-то в одну только алую шёлковую рубаху и синие плисовые штанцы, а через его плечо был перекинут какой-то тип в красном армяке, явно пребывающий в отключке.

Подступив к стражникам, торгаш небрежно, словно куль с мусором, свалил свою ношу перед ними в пыль, устало вытер рукавом взопревший лоб и пригладил мокрые всклокоченные волосы, выглядевшие так, словно он их отродясь не чесал.

– Привет, парни. Сколько там, оторви и выбрось, до смещения?

– Да вот-вот уже… Вась всмотрелся в лежащего. – А это никак Скалец? Что это с ним, забодай его комар?

– Да на мой кулак упал, оторви и выбрось, причём так неудачно, что с копыт начисто сковырнулся.

Стражники хохотнули – шутка им понравилась. Затем Вась для солидности свёл жидкие брови к переносице и продолжил дознание:

– За что же ты его так?

– За непотребство. – Благуша скупо усмехнулся. – Воришкой мой давний знакомец оказался, вот я его на суд скорый и правый сюда и принёс.

Проникнувшись важностью момента, Вась крепче перехватил алебарду и переглянулся с Ивасем, не осознавая, насколько потешно этот жест выглядит со стороны – обоим пришлось придерживать шлем свободной от алебарды рукой, причём старшему, задравшему голову, – чтобы не слетел с затылка, а младшему, склонившему шею вперёд под прямым углом, – чтобы не свалился под ноги.

– Гы! – сказал Ивась, на что брат согласно кивнул, снова едва не потеряв проклятый шлем.

– Ты это… того… правильно сделал. Дело государственное, забодай его комар, сейчас мы его в караулке запрём, а как смена подоспеет, то в город свезём, на суд воеводы…

– Да нет, парни, я решил поступить по обычаю. – Благуша покачал головой. – Каталажка для него – как водица с гуся, пусть-ка высылку, оторви и выбрось, на зубок попробует. Имею право, верно? Так что тащите его через Раздрай, а я вам за труды со свадебного стола пару кувшинов хорошего вина пришлю. Лады?

Коротышка с долговязым снова переглянулись. Дежурство уже в самом начале обещало быть весьма интересным.

– А что это он в армяке? – спросил вдруг наблюдательный Вась. – Он же завсегда в одной рубахе пижонил?

– Да я ему свой одолжил, – пояснил Благуша. – Горный домен холодный, так что ему пригодится.

– А что ж от него так воняет? – Принюхавшись, Вась даже сморщился.

– Вот потому и одолжил, – ухмыльнулся Благуша. – Ничего, и такой сойдёт. Ещё и благодарить потом будет.

– Это вряд ли, – усомнился Вась.

– Гы! – поддакнул Ивась (это было его любимое слово).

– За высылку не благодарят. – Вась выпрямился и задумчиво почесал нос заскорузлым от непрестанных воинских упражнений пальцем. – Но с твоей стороны – жест благородный. Армяк – он и в горном домене армяк.

– Гы! – решительно подтвердил Ивась. К этому моменту он тоже ощутил себя важным государственным лицом при исполнении, а потому расправил широкие плечи и выгнул грудь колесом.

– Тогда это… Как потерпевшее лицо ты должон представить свидетелей, вот!..

– О чём ты говоришь, Вась! – Благуша досадливо отмахнулся. – Все свидетели на свадебной поляне, неужто я людей по такому пустяку беспокоить буду?