– Ну я, пострел, – нехотя отозвался слав. – Чего надобно-то, оторви и выбрось?

– Ага, а матюгальник-то правильный, – обрадовался пацанёнок. – Ты и есть! Слышь, дядь? Тебе знакомая привет передаёт и просит сегодня к вечеру быть в трактире «Левые бабки», что находится в веси Утренние Слёзы! Понял, дядь?

– Понял, оторви и выбрось! – Сердце Благуши чуть не выпрыгнуло из груди от радости. Ждал ведь весточки, да ещё как ждал, но всё равно неожиданно как получилось! – А точнее не сказала, к какому часу?

– А как придёшь, так и хорошо будет, – звонко выпалил узкоглазик. – Лишь бы к полуночи успел!

– Ну молодец, ну спасибо, парень, за весточку добрую! На, держи!

Благуша в порыве совсем не торгашеской доброты отсыпал вестнику целых пять бабок, вмиг исчезнувших с прилавка вместе с самим пацанёнком – мелькнула светлая рубашонка среди толпы, и нет его, – а сам, с трудом сдержав первоначальный порыв побросать всё как есть и ринуться сломя голову в указанное место, принялся спешно собираться. Спустя несколько минут весь товар с прилавка был перенесён в лавку – просторное дощатое строение, которое на территории кона принадлежало лично Благуше, где и был кое-как распихан по углам и полкам. Покончив с этим, Благуша заставил себя присесть на единственную не заваленную товаром скамью, чтоб хоть немного собраться с мыслями, но привычка взяла своё, и его хозяйский взгляд ещё раз машинально обежал полки с товарами, выискивая какие-либо упущения. А лавка у него была богатая, тут было на что посмотреть: левый угол, к примеру, был занят дюарными сосудами, заполненными воздухом и предназначенными для дыхания под водой, с которыми русалы, жители Океании, спускаются на дно морское в поисках разноцветного морского гороха. Рядом – берестяные короба с самим морским горохом, каковой от теплоты тела как будто оживает и чудно искрится, завораживая взгляд, а потому так и любим нынешними модницами во всех доменах. Правее стояли плотно закупоренные бочонки с маринованными языками океанийской рыбы – стерви поганой. Стервь – рыба ядовитая и, обладая зловредным характером, обожает рядиться под рыбу обыкновенную, чтобы попасть в улов и испортить кому-нибудь жизнь. Да сама того не ведая, имеет язык с лечебными свойствами, хорошо помогающими от разных лихоманок – а особливо с перепою. Как и квашеная водяная капуста, что стояла рядом с бочонками, в глиняных горшочках, – самое милое дело для закуси. А вот живые кончервы – тортильи, лежат себе, перевёрнутые на спину, и ластами медленно шевелят. Чем хорош товар – живёт долго, особых условий для хранения не требует, не портится, пока не сготовишь, а для готовки и той же кастрюли не надобно – в собственном панцире прекрасно пекутся. Ещё дальше солидно громоздятся большие ящики с чёрным горюч-камнем, который даже в снежных доменах в самый лютый холод согреет, а потому пользуется у нанков устойчивым спросом. Да и понятно – у них ведь там и дров-то нормальных нет, не то что горюч-камня, а камень этот вызревает только в горных доменах…

Спохватившись, Благуша с усилием отвёл взгляд. Так можно и до полуночи разглядывать, а ему что, делать больше нечего или подумать больше не о чем?

В безлюдной в данный момент лавке было хорошо – тихо, светло, покойно. Сквозь небольшие окошки под потолком проникали слабые, но ещё ласковые лучи тускнеющего Небесного Зерцала, снаружи негромко доносился скрип гружёных и пустых возов, снующих по дороге мимо – к Раздраю и от него. Где-то всё ещё деловито и напористо лаялись торгаши, но шум постепенно затихал, как затихает каждым вечером к концу торговли. По времени пора было трогаться в Светлую Горилку, в родительский дом, хвастаться успехом и более полно, чем здесь, предаваться заслуженному отдыху… но полученная весточка сразу изменила привычный уклад дел на вечер.

Благуша глубоко вздохнул, не замечая, как его лицо расплывается в мечтательной улыбке. Минута… ах эти лукавые зелёные глаза, ах эти мягкие озорные губы… Сказать, что его тянуло к этой девице со страшной силой, – значит, ничего не сказать. Лишь могучим усилием воли он справлялся с одолевавшим его смятением чувств, заставляя себя все эти дни заниматься привычной торгашеской работой. Кажется, на этот раз он всё-таки влюбился. Без дудаков. По-настоящему. И всё никак не мог для себя решить, стоит ли ему радоваться этому обстоятельству. Как известно, влюблённые глупеют, и торговым делам подобное состояние души вряд ли поспособствует. Но пока – Олдь, Великий и Двуликий, миловал, – пока всё шло просто замечательно! В первый день после возвращения на Рось ему пришлось торговать старыми запасами, что пылились в его личных амбарах и лавках, но ко второму Благуша уже успел развернуться. Торговля, она как обычно деется? Когда не знаешь, какой кон принесёт после смещения, то и с закупками осторожничаешь (кошель, как-никак, не безразмерный), вот и скупаешь всего понемногу, чтобы любому домену потрафить. Благуша же одним чохом скупил всё, что имело отношение к Океании, – пастухам с мясных островов завсегда требуется железо, строевое и корабельное дерево, лесной мёд и кедровые орехи и так далее. Прогноз движения доменов, выданный ему Минутой по секрету на целую декаду вперёд, подтвердился в первый же день, и, когда к Роси вынесло домен меднокожих русалов, Океанию, Благуша огреб неслыханную прибыль! И тут же перевёл все бабки в товар для горного домена – Вершины, что должен был появиться следом. Торгаши с родного росского кона не могли не обратить внимания на столь великолепно проведённую сделку, но большинство списало всё на слепую удачу. А вот когда он и с Вершиной угадал, опять удвоив свою прибыль и доведя её аж до пяти бочонков, народ заволновался. Не бывает таких слепых удач раз за разом, справедливо рассудили пронырливые конкуренты и кинулись скупать по примеру Благуши то же самое, что и он, – всё, что имело отношение к Оазису… да только невдомёк было торгашам, что и здесь Благуша их перехитрил, заранее предвидя такую реакцию. Потому что мыслил не на день, а на два, на три вперёд. Благо мог себе такое позволить с таким-то прогнозом – от самого Бовы Конструктора. И совесть его ничуть не мучила. Ну и что с того, что он пользуется секретными сведениями единолично, исключительно к собственной выгоде, торгаш он или не торгаш, в конце концов? Но Бова-то, Бова Конструктор! Молодец, Бова, – голова! Сумел-таки обучить свою Паровую Думовину хитрым долгосрочным расчётам!

Благуша с удовольствием потянулся в карман за томиком «Апофегм», чтобы узнать, что на этот счёт может сказать любимая книжица, но в этот момент тихо скрипнула дверь, и в лавке возник посетитель да не кто-нибудь, а…

– Здоров будь, Благуша, пёсий хвост.

Выжига, собственной персоной.

Благуша насмешливо прищурился.

Могучая фигура другана, замершая возле порога, выглядела какой-то непривычно поникшей, нерешительной, бледно-зелёные глаза его, обычно жёсткие, с хитринкой, понуро смотрели в пол, пышные усы под крупным носом поникли, словно трава от росы, и даже новый малиновый армяк бледнел и старел прямо на глазах. Казалось, ещё немного, и сами собой начнут появляться заплаты. За дни, прошедшие после памятной свадьбы, Выжига так ни разу и не подошёл к нему сам; Благуша же, проходя мимо по делам, запросто здоровался с ним как ни в чём не бывало. Чем ставил своего другана (не бывшего, никак не бывшего, только тот об этом ещё не знал, пусть помучается засранец, оторви и выбрось!) в тупик. И вот – гляди-ка! – решился-таки, бедолага, выяснить отношения…