– И почему же?

– Да у тебя на армяк вечно бабок не хватает, вот ты и сделал его отсутствие своим стилем.

– Вот как! А ты уверена, разогни коромысло, что после свадьбы про меня не забудешь?

– Ну что ты такое говоришь, милый! Что Выжига, что Благуша – скучные дудаки, мнящие о себе невесть что! С тобой куда веселее. Взять хотя бы твою идею уговорить их на Отказную гонку, чтобы без помех побыть нам вместе.

Благуша всегда считал, что подслушивать чужие разговоры, не предназначенные для его ушей, – дело недостойное. Но разговор Милки со Скальцем касался его лично, да и деваться уже было некуда. Так что он сидел, уставившись в малину невидящим, застывшим взглядом, и не знал, как ему сейчас поступить. По идее, по самым скромным прикидкам, следовало бы сломать Скальцу челюсть. А заодно руки, ноги и… Но финальный душевный запал, благодаря которому он из последних сил всё-таки добрёл до дома Милки, после обрушившейся на его голову новости об измене растаял бесследно, и всепоглощающая усталость теперь завладела им полностью. Она, эта усталость, неподъёмной тяжестью пригибала плечи к земле и властно подавляла любые эмоции, в том числе и праведный гнев, который он должен был испытывать Но не испытывал. Сейчас ему нестерпимо захотелось только одного – спать…

– Поверь мне, милый, – между тем продолжала нежно ворковать Милка, – у меня всегда найдётся для тебя время, тем более что эти торгаши без конца пропадают на кону!

– Это было непросто, – Скалец гнусно захихикал, – очень непросто, разогни коромысло, уговорить их на эту авантюру. Упирались оба, как бычки перед бойней. Даже когда Выжига уже согласился, Благуша всё ещё никак не мог решиться. Поэтому ничего не оставалось, как напоить его сонником. Тут я, надо признаться, чуть не дал маху, так как потом пришлось битый час снова уговаривать Выжигу – ему, видите ли, такой поступок показался нечестным. Пришлось напомнить, чего он может лишиться, ежели ты выберешь Благушу. Как это ни смешно, но он в тебя, милая, по уши втрескался, так что в конце концов сработало…

– Правда? – В голосе Милки мелькнуло явное удивление.

– Что – правда? – не понял Скалец.

– Что Выжига в меня влюблён?

– Да правда, правда… Я от него каждый день по сто раз слышал – Милка да Милка. Жить без тебя, бедолага, не может.

– А Благуша?

– А Благуше, по-моему, только кажется, что он тебя любит. Думаю, он на тебя глаз положил чисто из соперничества с Выжигой. Они же с самого детства, разогни коромысло, сколько их знаю, друг перед дружкой удаль показывают, всё никак не могут решить, кто лучше.

– Любит… – задумчиво повторила Милка.

– Эй, ты чего, разогни коромысло? Раньше, что ли, не знала?

– Тебе пора, Скалец. – Из голоса Милки вдруг исчезла вся приятность. – Я бы не хотела, чтобы кто-нибудь из женихов застал тебя здесь. Думаю, ты и сам этого не жаждешь.

– Хорошо, хорошо, только прощальный поцелуй…

– Обойдёшься. Проваливай!

– Да что с тобой, разогни коромысло?!

– Проваливай, я тебе говорю, пока всё не испортил!

– Ну ладно, ладно… Вечно этим бабам вожжа под хвост ежели уж попадёт, то…

Благуша вдруг обнаружил, что, спотыкаясь и пошатываясь, уже бредёт среди берёзовой рощицы, что росла через дорогу от Милкиной усадьбы, даже не заметив, как сюда попал. Сознание словно провалилось в какую-то бездонную яму, а потом вернулось…

Он же ради неё, Милки, такое сумасшедшее путешествие совершил, растерянно думал Благуша, опустив голову и уставившись невидящим взором себе под ноги. Сердце истекало обессиливающей тоской, словно кровью. Сначала коняг чуть не загнал, Махину догоняя. Затем с бандюками сражался, жизнью рискуя… А в заключение – на камиле целые сутки в седле провёл, хуже пытку не придумаешь… Как же она могла, вот так походя, развеять всё, что было между ними хорошего? Что было дорого им обоим… Да обоим ли? Может, прав этот подлец Скалец, и он всё время занимался самообманом, ухаживая за Милкой? Тогда почему же ему сейчас так тошно от одной мысли, что он приобрёл рога ещё до свадьбы? Гордость мужская заговорила? Только ли?

А в берёзовой роще было хорошо. Тихо, прохладно. Уютно, успокаивающе шелестели зелёные листочки, играя с заблудившимся среди гибких ветвей молодым ветерком. И мягкий травяной покров среди белоствольных красавиц, приятно манивший взгляд, казался мягче любой перины…

Он не запомнил, как опустился в траву, подложив мешок с камильным снаряжением под голову – вместо подушки. И тем более не запомнил, как заснул мёртвым сном.

Никогда не знаешь, где найдёшь, а где потеряешь.

В каждом возрасте свои прелести, но в молодости – ещё и чужие.

Апофегмы

Невестин день подходил к своему закономерно счастливому концу.

К ночи на освещённую по всей длине цепью ярких костров свадебную поляну высыпала вся Светлая Горилка от мала до велика – посмотреть на подоспевшие свадьбы да принять участие в общем веселье. Народ гулял и веселился от души под заводные ритмы отчаянно наяривающих балабоек и заливистое дуденье дудок в руках истинных мастеров, как своих, весянских, так и приглашённых из ближайшего городка – Гусь-Зазеркального. Кто помоложе, разбившись на парочки, отплясывал гопака, кто постарше – водил хороводы, а весёлые хохочущие парочки суженых, наряжённые исключительно в белое и голубое, прыгали с разбегу через высокое зубастое пламя ревущих костров, стараясь не подпалить пятки. Визгу и криков было – не счесть. Тех же, кто умаялся от прыжков и плясок, радушно поджидали заваленные различной снедью праздничные дубовые столы, выстроившиеся ровной шеренгой по краю свадебной поляны вдоль дороги – перекусить на скорую руку и выпить. Тут же, за крайним столом, важно восседал староста Светлой Горилки – Подорожник, уткнувшись посиневшим носом вечного выпивохи в здоровенную Анбарную Книгу, занявшую чуть ли не полстола. С возрастом Подорожник изрядно похудел, особенно после того, как благополучно разменял седьмой десяток лет, поэтому из-за своего высокого роста выглядел как высушенная жердь, но по-прежнему славился своими необычайно длинными и столь же необычайно вислыми усами. И во время короткой торжественной речи, обращённой к очередному жениху и невесте, частенько морщился и отплёвывался, когда какой-нибудь ус попадал в рот. После чего с видимым облегчением скреплял священный союз новобрачных официальной записью в Анбарной Книге – чтоб, стало быть, жили долго и счастливо.

Пристроившись на скамье под раскидистой яблоней, Скалец неторопливо цедил молодое вино из деревянного бокала, наблюдая лишь за одной парой – Выжигой с Милкой. Выжига был одет в белоснежный армяк, голубые широкие штанцы и белые сапоги, Милка – в голубое приталенное платье с подолом до земли, а на голове её красовался симпатичный венок из весёленьких жёлтых забудок. У обоих в правом ухе поблёскивало по голубой серьге размером с ноготь – знак семейного положения. Они только что перепрыгнули последний костёр и снова направлялись в начало цепи – возбуждённые и раскрасневшиеся от движений. Хорошо вместе смотрятся, разогни коромысло, ничего не скажешь. Особенно Милка – прямо чудо как хороша! Милка…