Правда, переданная Анной сила в итоге привела её к Ленту, но поздно, воплощение началось, сосуд был избран. Как странно, что Мина не пожалела того, кого любила. Может, не любила? Да нет. Если вспомнить что Алевтина прочитала по её руке, то действительно любила. Любила и отдала Демону в качестве сосуда. Почему?

Возможно, это связано с целями, которые преследует в своём возрождении чёрный. Время покажет. А сейчас Лент закроет для себя даже не одну, а две ступени расследования.

Отец обернулся, причём, стоял он намного ровнее и увереннее, чем несколько минут назад, вероятно, потому что на его ладони поблёскивал тот самый зажим для галстука с выпуклой деталью, украшенной алмазами или фионитами. В прошлый раз Лент принял его за булавку. Именно с помощью этого артефакта отец «успокаивал» сына во время ужина с Миной здесь, в этом доме. Да и сейчас от одного взгляда на эту вещицу по телу Лента разлился покой. Артефакт был щедро заряжен силой синих.

– Возьми, здесь гравировка, пусть это останется у тебя, и в качестве последнего штриха добавлю, что жертва должна быть добровольной, но не может быть связана с самоубийством, только с выбором. Вера могла умереть в родах и могла выжить. Выбор делается именно в такой момент. Что-то похожее наверняка случилось и с Анной, она попала в аварию, но, вероятно, на грани жизни и смерти у неё оставался выбор, и она его сделала. Иначе Жертва не была бы принята. А теперь перейдём к делам, сын, у нас много работы, а неожиданный визит глав кланов отбрасывает нас назад по срокам.

– Подожди, отец. Мы обязательно займёмся делами, но тебе тоже следует кое-что услышать.

– Уж не думаешь ли ты, сын, что сможешь чем-то меня удивить? – блистательный отставной советник снова был блистателен, а с тем и безгранично циничен. – Разве что ты созрел раскрыть тайну своей исключительности.

Только за одну эту ухмылку ещё вчера Лент мог запросто отказаться от своего намерения и оставить отца в неведение, но не сегодня – Анна изменила отношения между ними бесповоротно.

Он снисходительно хмыкнул, прошёл к двери, раскрыл её и обернулся, приглашая:

– Пойдём, Пьеро. Ты же не заставишь Алевтину ждать.

Оставив Алевтину рыдать на груди у Петеньки – а вслушиваться в ответы Алевтины на вопросы отца быстро стало бестактным – Лент отправился в парк. Пошёл по той самой дороге, по которой совсем недавно прогуливались лошади, призывно помахивая ему хвостами. Почему призывно? А кто его знает! Но в парк Лента тянуло. И ветерок в спину подгонял, и солнышко подсвечивало дорогу. Заблудиться он не боялся – лошади оставили достаточно следов, которые ещё не успели убрать.

Так он дошёл до Ланкастерских ворот. Перешёл дорогу и отправился к выключенным фонтанам. На соседней детской площадке визжали малыши, и Лент подсознательно ускорил шаг – от шума хотелось оторваться. Это оказалось непросто – солнечный день выгнал на улицу всех, кого не призвал на службу офисный мир. А значит, дорожками парка бродили не только пожилые пары, но носились и дети в сопровождении мам и нянь.

Он повернул к озеру и сразу увидел его, молодого парня в длинном плаще с пакетом дешёвого нарезанного хлеба. Вот так. Ленту не требовалось особенно всматриваться – в парне действительно не было ничего особенного, и даже то, что он кормил уток, стоя у знака «уток не кормить», ничем не выделяло его из толпы таких же нарушителей: мамочек и нянюшек, с готовностью передающих своим малышам кусочки хлеба, тут же улетающие в воду. Приманить сытых уток было совсем непросто, и многие малыши расстроенно кривили губы, готовые зареветь, но на этот раз Лент уйти не поторопился. Стоял и смотрел на этот белый свет и впитывал в себя чувство переполненности, которое ощущал всякий раз, глядя на Анну.

Юноша обернулся. Подошёл и сердито прошептал: – Ну сколько можно ждать?

– Прекрасная иллюзия, Мина. Я рад вас видеть.

– Я тоже. То есть нет! Совершенно не рада! Я предпочла бы не встречать вас вообще, но изменить ничего не могу. Мне нужны ответы. У вас ведь тоже есть вопросы. Задавайте!

Как решительно! Но он совсем не торопился. Наоборот, хотелось растянуть этот сюприз. Они отошли от озера и направились, как подсказывала ему память, в сторону галереи. Он мог и ошибаться, в Лондон он приезжал исключительно по делам и редко гулял по паркам.

– Куда мы идём?

– Это ваш вопрос?! – даже в этом непривлекательном образе она была совершенно очаровательна в своём удивлённом нетерпении.

– Вы правы. Есть и более интересные темы. Откуда вы узнали об Анне? Я не помню, чтобы рассказывал вам о ней.

Феромонов больше не было, и сейчас, когда они не отвлекали его от сути, Лент чувствовал то, чему не было объяснения. Он чувствовал себя переполненным какой-то ненормальной жизненной энергией – он был сильным, довольным собой и готовым на подвиги. Анна называла этот коктейль веселящим газом любви и добавляла, что именно так должен чувствовать себя любимый. Лент мог только надеяться, что она чувствовала что-либо похожее. Потому что в его любви главенствовало другое чувство – неубиваемое никакими аутотренингами чувство собственника. Моя, и всё тут. Он её поглощал. А она нет, она его отражала. С нею он видел себя тем, кем мог гордиться.

В образе идущего рядом молодого человека не было ничего ни он Анны, ни от Мины, однако чувство было тем же. Что за странное дело это переселение душ!

– Об Анне я знаю не так уж много, больше чувствую. Наткнулась в процессе… Не важно как я пришла к тому, к чему пришла. Мне всегда было непросто разбираться с очевидным, и если бы не Додо…

Досчитав до трёх, Лент решил её подбодрить: – Продолжайте. Если бы не Дориан, то…

Юноша приостановился, коротко вздохнул и снова мерно зашагал рядом.

– Он меня спас. Если бы я не встретила его тогда, в балетной студии, меня бы разместили в одном из спецучреждений. В моей семье такими вещами не шутят, знаете ли, Волроузы не просто христиане, мы те, на ком держится вера.

По тому странному тону, которым была произнесена последняя фраза, Лент догадался, что так, вероятно, говорил, кто-то из родителей Мины.

– Вставать ежедневно под звуки горна и посещать любую доступную мессу – вот правила, на которых меня пытались воспитать, месье Лент. Но, как вы догадываетесь, я чувствовала мир иначе и очень быстро поняла, что со мной что-то не так. Не поверите, в дом приглашали экзорцистов.

– Почему же не поверю? У нас в таких случаях ходят попы, но принцип тот же.

– Зачем вы смеётесь?

Лент не смеялся, меньше всего ему хотелось сейчас быть понятым неправильно. Он ничего не сказал, только посмотрел на неё, на него, не важно, но посмотрел так, чтобы Мина поняла, что несмотря ни на что, он на её стороне. Даже если она сейчас скажет, что прирезала своих родителей, его дурная голова всё равно найдёт этому оправдание.

– Вы так смотрите, будто думаете, что я прикончила всю свою родню! Можете спасть спокойно, они живы и здоровы. Моей маме в этом году восемьдесят, и она увлеклась йогой. А отец стал демократом, никогда бы не подумала. Но тогда всё было иначе, и Додо был единственным, кто меня понимал. Он стал для меня отдушиной. Он стал для меня всем.