Не хватало законченности обряда. Бабкина каша особая: вроде простая – из варенного пшеничного зерна в горшке, но традиция сильная. С душой сварена и со смыслом. Отцу ребенка нужно было отведать кашу, сдобренную обильно горчицей, хреном, перцем и солью. Чтобы казак почувствовал всю тяжесть родов жены. Крестные родители ели ту же кашу, но смешанную с медом, чтобы жизнь крещеного ребенка сладкой была. Затем горшок, в котором варилась каша, разбивался, и осколки дарились всем гостям на память.

После крестин, отмерив от души растерявшимся родителям полную горсть золотых монет, я хотел поскорее уйти и заняться делами привычными, но меня насильно отвели в дом с накрытыми столами. Покрутив головой под внушения старца Паисия о том, что мой скорый уход сильно обидит как родителей, так и родственников, а вместе с ними и весь болгарский народ, я повесил на свободный деревянный гвоздик теплушку – стеганый кафтанчик на полчетверти ниже пояса – и сел за стол. Папаху рядом с собой на скамейку положил. Сызмальства был приучен, что шапку на стол, где трапезничают, а перед тем молитвы читают, класть нельзя. Начали пить за здравие ребенка. И после очередной рюмки кто-то из гостей задал вопрос, который я понял наполовину, а остальное мне святой человек досказал.

– Боятся они тебя. Смотришь ты сурово. Мира хотят.

Я немного опешил.

– Так мир у нас. Чего бояться? За вас воевали. Едины мы. Да и родня теперь я вам. Казаки никогда не отворачиваются от тех, кто протянул им руку. Если рука протянута с дружбой, казаки ее пожмут. Если то будет рука врага – отрубят. Так предки наши жили. Так и нам завещали. А мы чтим заветы и традиции.

Старец покивал.

– А если ребенок у вас рождается?

– Радость это большая, как для родителей, так и для родственников.

– Почему?

Я пожал плечом – понятно же, что за вопрос? Может, подловить меня хотят, степенно ответил:

– На родовом дереве появляется новая веточка – радость. В старину говорили: «Родился казак, воспитал его, значит, воспитал воина. Родилась казачка, воспитавши ее, ты воспитал нацию».

Старик тихо переводил, не все понимали, и болгары молчали, внимательно слушая. Лица слишком серьезные. Я поднял рюмку, решив разрядить обстановку.

– Давайте поднимем чарки за то, чтобы все, что будет плохого и сложного в жизни этого мальчика, не сломило бы его, а только сделало лучше – ведь страданиями возвышается душа человеческая.

Тост понравился. Ожили немного болгары, выпили, закусили, тихо загалдели, испуг в глазах мужчин сменился уважением, а женские увлажнились восторгом. Нравился им казак очень, чувствовалось.

Но спешить мне надо, а не отвечать взаимностью: други заждались.

Старец, чувствуя мой порыв, придержал за рукав.

– Не сейчас. Уважь людей. Благодарят они тебя за золото. Целое состояние подарил и людей сделал счастливыми. – Болгарский священник пожевал губами, осторожно спросил: – Не жалко? От души ли подарил?

– Так разве в золоте ценность?

– А в чем? Спроси любого здесь за столом, и они ответят тебе, что, имея золото, ты ни в чем нуждаться не будешь.

– Неужто все так мыслят?

– А ты разве нет? – неожиданно спросил подвыпивший болгар, уловив суть нашего тихого разговора.

Я закрутил головой. Дышать захотелось. Свободы вольной. Уйти поскорее. Что я здесь делаю? И пахнет кисло, протухло все вокруг: и тела, и души людей. Как достучаться до них? Да и смогу ли я?

Я наполнил рюмку молодым вином. Поиграл гранями, ловя свет. Вздохнул, начал неспешно:

– Жил один старик, казак, на берегу Черного моря, и было ему уже лет сто. – Люди за столом притихли. – Как-то раз кто-то постучался к нему в дверь хаты.

– Кто там? – спросил старик.

– Кто? – прошептала молодая девушка напротив, что не сводила с меня глаз, как только сели за стол. Старец грозно зыркнул на нее. И смешинки в глазах болгарки погасли.

– Это я, твое Богатство, открой мне, – ответили из-за двери.

– Я уже был богат, но деньги давно ушли от меня. Нет, не открою я тебе дверь, даже не проси, – сказал старик.

Болгары зашептались, осуждая чужой поступок из притчи. Преподобный старец опять грозно глянул.

– И Богатство ушло, – продолжил я сказ, сосредоточиваясь на рюмке, ни на кого не глядя. – Прошло некоторое время, и опять раздался стук в дверь. Старик вновь спросил, кто его беспокоит.

– Это я, твоя Любовь, открой мне, – ответили ему.

– У меня уже была любовь, я был женат. Но моя жена давно умерла – зачем мне любовь? Нет, не впущу тебя.

И Любовь ушла несолоно хлебавши. И в третий раз раздался стук в дверь. И снова старик подошел к двери, узнать, кому он понадобился. За дверью стояло Счастье и просилось в дом.

– Что ж, – сказал старик, – и счастье у меня было. Но и оно прошло. Уходи, мне не нужно счастье.

Счастье удалилось восвояси. Не успел старик отойти от двери, как вновь раздался стук.

– Кто же снова беспокоит меня?

– Это мы, твои друзья!

Старик ответил:

– Друзьям я всегда рад! Заходите.

Он открыл дверь, и вместе с друзьями в его дом вошли и Любовь, и Богатство, и Счастье.

Я замолчал. Молчали и болгары. Поняли ли они, в чем истинное богатство и в чем ценность золота? Сумел ли я передать своей историей цену дружбы? Да важен ли мне ваш ответ?

Я опрокинул в себя рюмку с кислым вином и, пригладив усы, подмигнул девушке напротив, начал подниматься из-за стола.

Засиделся. Други ждут.

15. Хандра

– Заискался я вас, голубчик, заискался! – приветствовал меня рыжий доктор, поправляя свою неизменную красную феску. Большие коричневые крапинки потемнели – поди-ка, никак сердится? Я с удивлением уставился на него. А доктор глубоко затянулся, пытаясь спрятать скрытую досаду за папироской.

– Да чего меня искать? Сам найдусь! – буркнул я, обивая о пороги крыльца мокрый снег с сапог. Налипли темные комки, тяжела стала подошва.

– Так и поручик мне ваш сказал, да только не поверил я и умотал дежурного санитара. По всей территории заставил бегать! А он в возрасте. – Кажется, меня желали пристыдить – не уважаю чужих седин. Доктор пыхнул сигареткой и помахал мне окурком, выписывая в наступающем сумраке замысловатые зигзаги.

– Так значит, санитар заискался, а не вы, – хмыкнул я. – А что с поста отпустили? Вдруг какому больному помощь нужна?

– Да какие больные? – начал доктор и снова замахал сигареткой в воздухе, то над головой у себя, то у моего носа. Я уловил тонкий запах – благодать, но не сдамся и не закурю больше. – Почитай