то ли папироска, но едва успев связать начало доклада, свалился поручик в припадке, и его уволокли к лекарям, а отдуваться пришлось самому.

– Черноморского казачьего войска сотник Билый Николай, Иванов сын, – вытянулся перед сохранившим стройность генерал-адъютантом. Иосиф Владимирович, машинально трогая горловину вазы почти в половину своего роста, причудливую от золотой росписи, улыбнулся:

– Как ты оказался здесь, Иванов сын, и имеешь ли отношение к Сидору Билому, сотник?

«Да как ваза ваша китайская, так и я тут оказался», – хотел было ответить, но сдержался, склоняясь в учтивом полупоклоне.

– На какой вопрос отвечать поперед, господин генерал-адъютант? – вздохнув, спросил я, путаясь в речи, думая, не перейти ли на французский для чистоты изложения. Генерал, видя мое смущение, тряхнул бакенбардами, скрывая улыбку:

– Молодца, не то что мои адъютанты.

Я вскинулся, ожидая продолжения.

– Эти заговорить и черта сумеют, – пояснил Гурко, – Порой забываю, какой вопрос задал. Давай, сотник, с начала, как оказался у генерала Столетова. Слышал я, что к двум сотням прикомандированных пластунов не относишься и положение у тебя особое, – тут генерал нахмурился, и я его понимал – не бывает особых положений у солдат в армии, даже у гвардейцев, тем более – у горстки казаков.

Не оробел, отвечая:

– Во исполнение обета, матушкой даденного, на святую гору Афон паломником со товарищи пластунами пошел. А там война за веру православную. Мы с товарищами учили единоверцев, создавали отряды из местного населения, обучая скрытому и открытому бою. Потом в Сербии, Македонии турок били, вот до Болгарии дошли. Под Плевной к казачьей полусотне присоединились. Вылазки учиняли и диверсии, делали то, что умели. В одной из таких вылазок поручик Суздалев был дважды ранен. Ввиду невозможности отойти к своим, пришлось просочиться через турецкие порядки, отабориться в болгарском селе, найти лекаря и при первых признаках выздоровления идти на соединение с регулярной армией.

– Из Сербии шли?

– Так точно, принимали участие в апрельском бунте.

– Похвально, казаки. Скажи мне, как вы приняли к себе поручика артиллерии? В ватагу вашу.

Я поморщился:

– В крест это называется. Да легко как-то. Незаметно граф втянулся.

– Продолжай. Для меня твои слова как песня. А казачьи песни слушать – что мед ложкой кушать.

Я задумался, кусая ус:

– Так это про песни. – Я улыбнулся. – Казаки свои песни не поют, они их играют. Это к тому, что манера исполнения казачьих песен – преобладание гласных, тем самым песня слышится протяжно и мелодично. Отсюда и «мед». И говор у нас кажется особым. Да ничего больше. Отвечу на второй вопрос: атаману Сидору Билому прихожусь внучатым племянником.

– Хорошо! Теперь подробнее, как греков, сербов учили, как «просочились», что за вылазка была с поручиком артиллерии. Любопытно мне.

Без особых подробностей рассказывал генералу не только о наших похождениях, но и о боевых приемах пластунов. Закурив дорогую ароматную папиросу, Иосиф Владимирович попросил на бумаге нарисовать несколько тактических приемов. Генерал, прославившийся организацией дерзких кавалерийских атак, схватывал на лету суть рассказа, иногда задавал уточняющие толковые вопросы. Заметив, что я жадно втягиваю дым его папиросы, достал портсигар и предложил закурить.

– Прошу без стеснений. Давай, казак, дыми.

Я отрицательно замотал головой, улыбнулся, вспоминая про уши графа:

– Отвыкаю, господин генерал-адъютант. – На вопросительно вздернутую бровь пояснил: – Табак нюх отбивает, а мне сейчас боевых сноровок терять нельзя. Трубку свою любимую забросил, табак же нюхаю иногда. Куда деться от запахов.

– Много ли на Кубани таких молодцов?

– Пока немного, и все при деле, но если бы государь император повелел учредить специальные учебные команды, через пару лет в каждый эскадрон можно включить до трех десятков пластунов. И это было бы только началом.

Гурко кивнул, ему мысль нравилась, вспомнил:

– Четырнадцать кубанских пластунов прекрасно показали себя в Крымской кампании при обороне Севастополя, только изменить Уложения и Уставы труднее, чем англичан, французов и османов одолеть. Самодостаточные воинские подразделения командованию не нужны, какую бы пользу они ни приносили. Для обучения офицеров манерам управления такими воинами придется изменить систему обучения от кадеток до Академии Генштаба. Сие не по силам и десятку таких генералов, как я. Все выгоды понимаю. Всему верю, что слышал, и понимаю, что не все, сынок, ты мне, старику, рассказал. Я даже наградить не смогу достойно, так как вы с графом Суздалевым не числитесь во вверенных мне частях, однако о спасении раненого офицера с поля боя и о вчерашнем изничтожении неприятельского эскадрона доложу по команде. Напишу крайне осторожно, чтоб в Петербурге не решили, что казаки на Кубани сами выбирают войну, где они воевать будут. – Последнее он сказал с теплотой, но подковырнул, и я понял, улыбаясь в усы.

– Благодарю, господин генерал-адъютант, стоит ли беспокоиться? – я замялся.

– Понимаю, сотник, что не о крестах думал, но император должен знать, какими подданными он владеет.

– Неужто доклад будет самому царю-батюшке? – изумился я.

– Не робей, сотник, именно на таких примерах государь и составит свое мнение об этом дерзновенном походе.

Я задумался на миг, холодея. О таком повороте, мы с батькой и не мечтали. Попасть в официальный рапорт или приватное донесение самому царю! Впрочем, не стоит обольщаться. Сегодня генерал искренне собирается написать, а завтра заботы о кампании, новые события отодвинут это желание на потом, затем еще дальше…

О казачьих успехах царские генералы обычно забывали, приписывая победы исключительно своей мудрости, так повелось издревле.

– Что делать собираешься, пластун?

– Сегодня на ужин гусары пригласили, а завтра буду думать, как к своим попасть. С вашими молодцами или в одиночку.

– От Пловдива на Софию идет свежая турецкая армия. Если еще развернется 3-я армия Анвара-паши из-под Плевны, наше положение станет незавидным. Отходить будем к перевалам.

– Может, передать что хотите генералу Столетову?

– А как перехватят?

– На тряпице напишите, я в постол зашью. Правоверному мусульманину даже прикасаться к обувке из свиньи – грех.

– По воинским делам мне писать ему нечего. Он должен получить приказ вывести свой корпус из пределов Османской Порты в Валахию. Для отвлечения Анвара послезавтра пошлю гусарский полк ударить по его тылам. Вот с ними и пойдешь, если непременно решил пробиться к Столетову. Однако письмо напишу. Иди с богом, орел степной. Передадут тебе тряпицу. Сегодня же.

– Господин генерал-адъютант, в горах у корпуса Столетова боевой припас почти весь вышел.

– А сможешь фуру к Столетову доставить? Мы взяли османские склады под Софией, все бы вам отдал. Покажи на карте, каким образом замыслил пройти.

– Если гусары ударят вот в этом направлении, – показал пером на карте, – здесь речка небольшая, у вас не обозначенная, тут почти всех лошадей