свою, будучи обычным болгарским иноком, как и многие тогда, обучился в русской духовной академии. И уже с тридцать восьмого года по всей Болгарии стали появляться образованные монахи-болгары, среди которых и он был. И были гонения великие и расправы кровавые, но после крымской войны в тысяча восемьсот пятьдесят шестом году султан Абдул-Меджид издал особую грамоту «Хатти-Хамаюн», предоставляющую христианам равные права с мусульманами в империи. И жить стало легче.

После изложения такого важного факта старец замолчал, вспоминая свою бурную молодость, а потом изрек:

– Все мы ждали «деда Ивана». Немногие дожили до чуда.

– Какого деда? – не понял сразу хозяин кабинета, переспросив. Старик посмотрел на него внимательно, вздохнул, почти обесцвеченные губы его мелко подрагивали:

– Братского русского народа. Только он мог помочь освобождению болгарской земли. Подвиг ваш будет воспет и не забыт никогда.

Генерал улыбнулся. Он верил и знал.

– Надеюсь, не забудете. Или не сразу. Сейчас-то вас к нам что привело, люди добрые? – Гурко посмотрел над головой преподобного старца на болгар, ожидая услышать ответ. Паисий пятый грозно пристукнул посохом, привлекая внимание к себе. Кустистые седые брови его шевелились, сходясь в прямую линию на переносице.

– Дело святое, с таинством и требами. Люди, что пришли со мной, крестить хотят своего первенца в старой церкви имени славного мученика святого Георгия Нового, который пострадал в болгарском городе Сердец в возрасте восемнадцати лет за дело правое. И чтоб крестным младенца был непременно русский богатырь, герой этой войны! – последние слова старец сказал так торжественно, что все шевеление прекратилось, и тишина задавила на перепонки. Генерал осторожно прокашлялся в кулак, портя момент величия.

– Да время вроде как неподходящее. Может, подождете немного? Когда победа будет полной. Тогда и праздники будем устраивать.

Старец вздохнул, опираясь на посох, но сесть по-прежнему отказывался.

– Да, – протянул он, – время сейчас такое. – И замолчал привычно.

– Вот и я говорю – неподходящее, – мягко заметил Гурко.

– Время убивать и время врачевать. Время разрушать и время строить. Время плакать и время смеяться. Время искать и время терять. Продолжать?

– Не надо, – Иосиф Владимирович улыбнулся. – Я понял мысль.

– Хорошо, – старец кивнул головой. – Так как с богатырем? Видел я ваших гвардейцев в нарядных мундирах, все двухметровые – русские богатыри! Думаю, среди них есть герой.

– Да зачем далеко ходить? Гоняться за гусарами? Рядом герой стоит.

Старец посмотрел на генерал-адъютанта, не веря, что такая честь выпала для обычной крестьянской семьи. Но кто их знает, русских? Может, и вправду герой у них один? Вот этот бравый генерал!

Гурко не мог сдержать улыбки.

– Нет. Не я. Есть у меня настоящий герой войны. Вот. Сотник Билый, казак.

– Казак? – протянул старец и чуть не выронил посох из рук. Младенец, стиснутый в руках наряженной молодухи, громко всплакнул. Успокоился, когда качать начали. Генерал усмехнулся:

– Самый настоящий казак и герой.

Несколько долгих секунд преподобный старец смотрел на меня, изучая. Лицо его, вначале сумрачное, подобрело. Морщины разгладились, а голос стал певуч, затянул слова, заговорил со мной, никого в кабинете больше не замечая:

– Вижу в уме твоем заложенный Символ веры. Испытание у тебя было дьявольское, когда сидел в каменном мешке, но не отрекся ты от веры. Сильнее только стал духом. – Задумался, выискивая нужные слова. – Такой, как ты, скорее умрет, чем откажется от веры. – Старец вновь замолчал. Тяжко ему было говорить. – Многое пережил, и это тоже вижу. – Ожил наконец. Посмотрел на генерала. – Хороший герой – чистый. Нам такой нужен. – Сделал под конец вывод, обращаясь уже ко всем. Люди отмерли, заулыбались, стали переговариваться да на меня поглядывать.

А я стоял и молчал, чувствуя, как холодный пот бодрит спину, покрываясь мурашками. Откуда он узнал про каменный мешок? Как мог увидеть наш схрон, где мы с поручиком дьявольщину пережили, видя сны вещие да страшные. Думал, от газов видения. Выходит – нет.

И теперь уже мир мне казаться простым не будет.

14. Крестины

В храме была отдельная крестильня. Маленькая комнатка тепло натоплена, не имела сквозняков, а людей набилось так много, что было непонятно, кто здесь посторонний, а кто родственник близкий. Легкое волнение и торжественность момента витали в воздухе и постепенно овладевали участниками предстоящего таинства. Все старались не шуметь и издавать как можно меньше звуков. Люди волновались и не скрывали своего беспокойства.

Маленький ребенок, в отличие от всех, вел себя на удивление спокойно, абсолютно не пугаясь моего присутствия и вполне комфортно чувствуя себя в огрубелых ладонях. Рассматривал на старинных иконах потемневшие лики святых. Радовался огонькам свечей. Пристально поглядывал на меня, задавая свои немые вопросы. Я же держал в руках маленький комочек жизни, с трепетом взирая на него в ответ и думая, какая у него сложится жизнь.

Обряд крещения начался чином оглашения, старец возложил руку на ребенка и произнес слова молитвы.

В жизни мне доводилось уже быть крестным, и сейчас душа моя отдыхала, будто в отпуске находилась дома, на родине. И ничего, что люди вокруг чужие и покрой одежды у них другой, всех нас объединяла вера в одного Бога.

Крещение – особый праздник, душа рождается опять, а от Господа дается ангел-хранитель, который всю жизнь крещеного человека будет оберегать от бед и несчастий.

Преподобный старец, осторожно взяв ребенка из моих рук, вознес его вверх к иконам, открывая новую дорогу. А я словно окончательно домой вернулся и переживал знакомые моменты, только тогда крестили не мальчика, а совсем крохотную девочку-казачку, сорока дней от роду. Крестные принимают на себя ответственность за духовное воспитание ребенка. И роль у них большая, немаловажная. По традиции воспитанием маленькой казачки занимается крестная мать и учит законам домостроя – своду семейных законов, показывающих отношение к родителям, детям, мужу, и общему порядку в доме.

Быстро сменялись молитвы.

А я все стоял зачарованный, как в сказке, как в детстве, потерянный во времени. И прав генерал, теперь я чувствовал мудрость в каждом слове, которое мне говорилось, действительно достойная награда – переключиться с войны и смерти на жизнь. И ты вроде дома, и нет больше ничего, не важно оно, не тревожит душу. Успокоилась она. Все осталось там, за дверьми.

Выходить за стены церкви не хотелось. Не сейчас, когда длилось таинство, волшебство и перенос в другую реалию.

После молитв было елеопомазание, окунание младенца в купель, традиционное укутывание в крыжму и надевание крохотного серебряного крестика.

Не было только привычного: не соединились шашки над головой крещеного младенца. Да не принесли каши отведать. А я ждал ее. Головой вертел.