ж, и в самом деле проходной двор… — задумчиво пробормотал Михаил, листая оглавление. — Я одолжу до вторника? — и он широко улыбнулся, невинно хлопая глазами.

— Вы, кажется, не за этим приходили? — парировала Ева, которой в присутствии Михаила даже расхотелось спать, хотя она до сих пор не могла взять в толк, почему ей до этого в принципе хотелось спать, если она и так уже спит.

— Да, конечно, не за этим. Я не буду сейчас рассуждать с Вами по поводу высказывания Кристиана о любви ко злу, отложим этот разговор до более сознательного периода Вашей жизни, когда Вы больше будете понимать, что к чему. Я хочу обсудить с Вами последнюю фразу Гавриила, а точнее настоять на том, чтобы Вы более серьёзно отнеслись к ней.

— Напомните, пожалуйста, о чём шла речь?..

— «Если Вы до сих пор думаете, что это сон, советую Вам пересмотреть свои взгляды на этот мир и хорошенько покопаться в памяти, потому что потом будет очень трудно не лишиться рассудка при осознании реальности происходящего…» — процитировал своего брата Михаил. — Завтра Вам будет трудно.

Ева подняла брови в немом вопросе.

— Морально трудно. Завтра Вы осознаете, что всё, происходящее этой ночью, не было сном, поэтому готовьтесь. А теперь, увы, наше время истекло.

— Погодите! — окликнула его Ева, когда он практически закрыл за собой дверь её спальни. — Вы случайно не знаете, придёт ли сегодня Кристиан?

Михаил замер в проходе и усмехнулся.

— Кристиан спит сном праведника, поэтому нет. Зато к Вам, скорее всего, ещё зайдёт мой брат.

— Гавриил? Но он уже был…

— Нет… — медленно покачал головой Михаил, устремив взгляд куда-то в окно, где переливались из одного в другой, словно гирлянда, разноцветные огни. — Другой брат. Он.

И дверь осторожно закрылась, снова ненадолго оставив Еву в спокойном одиночестве.

Девушка хотела было лечь на спину, но что-то в очередной раз неприятно надавило на позвоночник; она провела рукой по простыням, даже приподняла матрас и заглянула под него, но так ничего и не нашла и, крайне раздражённая этим обстоятельством, перевернулась на бок, устремив пустой взгляд в стену. Ещё через некоторое время она, закусив в размышлениях губу, нащупала позади себя выключатель, и маленький оранжевый огонёк погас, давая ночной тьме заполнить собой всю комнату. Спустя минуты две — а может быть, и двадцать, потому что, известное дело, ночью, особенно в дрёме, время течёт совершенно непонятным образом — веки потяжелели, будто налитые свинцом, и ей снова привиделось… что-то. Это что-то опять было с туманом, с деревьями, преимущественно соснами, погружёнными по самые верхушки в этот самый природный дым, с звенящей тишиной, с горами, от которых отражается это тишина, и её эхо бьёт по ушам не хуже пушечного выстрела. На этот раз Ева стояла у края небольшой опушки: позади неё зловеще возвышались скрипучие старые сосны, потерявшиеся в тумане, и их скрип был единственным звуком на протяжении некоторого времени; вот где-то затрещал дятел и сразу неловко замолк, боясь быть наказанным за нарушение покоя. Вниз уходил и не крутой, и не пологий склон с двумя параллельно идущими узкими тропинками — след от машин, — а за ним начиналась бескрайняя белая пустыня, которая когда-то была полем. И вот среди этой тишины вдруг раздалось тихое конское ржание… Из клубов тумана выплыл силуэт лошади и, подняв голову на девушку, тут же пропал. Чьё-то приглушённое фырканье. Ева буквально нащупала ногой тропинку и стала медленно спускаться вниз, ориентируясь на призрачный цокот копыт где-то перед собой. Снова тишина. Такая неуютная, одинокая. Вдруг позади неё раздался громкий рёв мотора, словно сразу несколько мотоциклов нажали на газ; Ева обернулась и в последний момент успела увидеть прямо перед собой два громадных жёлтых глаза…

Она проснулась.

— Ты бы видела себя со стороны, когда спишь. Прекраснее картины я ещё не встречал за все свои года жизни.

— А я всё думаю, придёте ли Вы ко мне или нет… Я Вас заждалась.

— Приятно слышать. Добрая ночь, Ева.

— Добрая ночь, Саваоф Теодорович.

Большое чёрное пятно, которое даже на фоне окружающей тёмной комнаты казалось совершенно беспросветным в сравнении с другими предметами, наклонилось к прикроватной тумбочке и слепо пошарило рукой около ночника. Лампа включилась, и тусклый жёлто-оранжевый огонёк, который показался Еве в тот момент до невозможного ярким, осветил лицо Саваофа Теодоровича.

— Ничего, что я к тебе так поздно? Впрочем, и ты совсем недавно пришла ко мне в три часа ночи, так что, думаю, мы в расчёте.

— О, не беспокойтесь, всё нормально. Я рада Вас видеть, а что касается времени, то оно всё равно никого не волнует: ни меня, ни гостей. В любом случае, Вы мне только снитесь.

— Ты так думаешь? — удивлённо поднял брови Саваоф Теодорович, придвигая стул, на котором ещё недавно сидел Михаил, ближе к кровати.

— Конечно. Я хотела увидеть Вас во сне, и Вы мне снитесь. Работа подсознания, не более, не менее.

Еве показалось, что Саваоф Теодорович несколько обиделся на её высказывание по поводу реальности его существования.

— Раз ты считаешь, что я тебе снюсь, расскажи, что ты обо мне думаешь.

— Вы хотите это знать?

— Естественно.

Ева задумчиво подняла глаза в потолок, рассматривая своеобразные узоры игры света и тени.

— Ну… Вы умны. Харизматичны. Красивы.

— Красив?

— Ну да.

— Продолжай…

— Ваш характер идеален для меня.

— То есть я обладаю всеми качествами, чтобы ты в меня влюбилась?

Ева резко повернула голову, словно не ожидала такой прямолинейности от Саваофа Теодоровича.

— Возможно, но я Вас не знаю. Это пугает.

— И это единственное, что препятствует твоей влюблённости?

— Пока да. А когда я Вас узнаю — а я надеюсь, что такое рано или поздно произойдёт, — вполне возможно, будут другие обстоятельства, перечащие моим чувствам. Но что о них говорить, если до момента их появления ещё очень далеко?

— А ты уверена, что не влюблена в меня уже сейчас?

Саваоф Теодорович говорил абсолютно серьёзно, хищно впиваясь взглядом в её глаза: было видно, что ему важен ответ. Не вынеся столь пристального взора, Ева сосредоточилась на своеобразных узорах под потолком.

— Ничего не могу сказать. Я бы с радостью Вам ответила, но, поймите, я сама ещё не разобралась в себе. Последний месяц я не различаю границы между сном и реальностью, а Вы спрашиваете меня о таких сложных понятиях, как чувства.

Саваоф Теодорович разочарованно хмыкнул, хотел было что-то добавить, но промолчал.

— И Вы снова обращаетесь ко мне на «ты».

— Я обращаюсь к тебе на «ты» каждый раз, когда, по твоему мнению, начинается «нереальность». Ты