наклонила голову набок и задумчиво осмотрела сидящего на её постели ангела.

— Но как можно захотеть спать во сне?

— Если Вы до сих пор думаете, что это сон, советую Вам пересмотреть свои взгляды на этот мир и хорошенько покопаться в памяти, потому что потом будет очень трудно не лишиться рассудка при осознании реальности происходящего, а ведь именно этого он и хочет.

— Кто — он?

— Сатана.

И Гавриил, как ни в чём не бывало, спрыгнул со спинки кровати и направился к выходу из комнаты. Уже в дверном проёме он обернулся и вежливо склонил голову на прощание, а ещё через миг исчез в темноте коридора, куда не проникал оранжевый свет маленького ночника. Ева кинулась вслед за ним, но его нигде не было: она обошла с фонариком в руках всю квартиру, но ни на кухне, ни в ванной, ни даже на лестничной площадке никого не было.

Ева разочарованно вернулась в кровать и натянула до носа тяжёлое одеяло, закрываясь им от хлопот внешнего мира, как щитом. Напольные часы в коридоре гулко ударили один раз и невольно замолкли, нетерпеливо оборванные неспешным ходом времени: им явно хотелось сказать гораздо больше. Что-то, лежащее где-то между простынями или матрасом, снова неприятно упёрлось в спину, словно вынуждая Еву целую ночь ворочаться и бесцельно бродить на границе между сном и реальностью. Однако в очередной раз ложиться на бок девушка совершенно не хотела и твёрдо поставила себе целью постараться заснуть хотя бы на этот раз. У неё даже получилось: в какой-то момент ей снова привиделось то странное дымчатое озеро, в котором всё — абсолютно всё — было серовато-белых оттенков. Она снова сидела в маленькой лодочке в самом центре белёсой широкой воды; на озере был абсолютный штиль, а потому каждый звук, каждый едва ощутимый плеск волны о борт, каждый шорох камыша на воображаемом ветру бил набатом в ушах и отражался от гор, словно гром, многократным эхом. Вдруг где-то далеко-далеко, у самого берега, там, где невидимая земля, погребённая под клубами тумана, неожиданно уходит из-под ног, раздался всплеск, и Ева увидела, что у самой кромки озера танцуют два сизо-карих журавля. Они то поднимались в воздух, лениво взмахивая большими коричневыми крыльями, то снова опускались, но опускались так изящно и аккуратно, что ни одна капля воды не брызгала из-под их тонких, словно веточки ивы, ног. Ева долго наблюдала за ними, и по мере того, как она смотрела на них, изображение менялось, и вот уже не журавли танцуют на мелководье, а два архистратига, Михаил и Гавриил, разминают уставшие после долгого напряжённого полёта тяжёлые крылья.

— Добрая ночь.

Ева вздрогнула всем телом и, обведя взглядом всю ту же пустую ночную комнату, вымученно простонала, переворачиваясь на бок: ей было не суждено спокойно поспать сегодня ночью.

— Кому как, — недовольно ответила Ева невидимому собеседнику, остающемуся вне поле её зрения, хотя по голосу она догадалась, кто бы это мог быть. — Не спальня, а проходной двор.

Невидимый гость добродушно засмеялся и зашелестел полами одежды по ламинату.

— Ну-ну, не стоит так отзываться о нас. В былые времена люди называли это видением! К тому же, Вы ведь сами уверены, что все наши визиты — это сон, так о чём волноваться? Лежишь себе на кровати и принимаешь гостей в своё удовольствие.

Мужчина бесцеремонно взял стул, поставил его рядом с кроватью и без каких-либо сомнений опустился на него, положив ногу на ногу.

— Да, это действительно было бы так, если хотя бы кто-то из гостей приходил по приглашению хозяйки, а не по собственному желанию, к тому же во внеурочное время.

Гость снова рассмеялся низким, раскатистым смехом.

— У Вас только что был мой брат, — заметил после короткого молчания Михаил (а это был именно он), с особым удовольствием любуясь своим мечом, ловящим в темноте комнаты ярко-оранжевые всполохи. — Что он Вам сказал?

— Мы с ним слегка повздорили… — неуверенно начала Ева, разглядывая Михаила в свете ночной лампы. Как и у брата, за спиной у него были большие светло-коричневые, русые крылья в тон длинных волнистых волос, однако хитон был не тёмно-зелёного цвета, а кроваво-красного, и под ним белела толстая льняная туника. В правой руке Михаил держал изящный серебряный клинок с червлёным крестом у рукоятки, и, когда этот меч даже при самом незначительном повороте лезвия отражал тусклый свет ночника, казалось, что это сама регалия вспыхивает багровыми языками пламени. — Он сказал, что Кристиан, по его мнению, ещё слишком молод и наивен. Дело в том, что Кристиан…

— Не стоит пересказывать, я знаю, — поднял в примиряющем жесте ладонь Михаил и поменял ноги. — Не обижайтесь на него: брат консервативен, воспринимает многое слишком близко к сердцу и, будем честны, иногда бывает чуточку зануден. Гавриил хоть и говорит, что Небеса слишком горды, чтобы помогать людям, когда они того не достойны, но, на самом деле, он говорит это в первую очередь себе, чтобы в очередной раз не разочароваться в людях. Спустя столько лет в нём ещё живёт надежда; что ж, это объяснимо, ведь она его извечная спутница.

— В любом случае, стремление помогать людям лучше, чем его отсутствие.

— Да, но это больно. Попробуйте вот так из тысячелетия в тысячелетие учить людей, наставлять их на истинный путь, а потом видеть, что все труды пропали даром, что все старания потрачены в пустую. Однако, исключительно по моему мнению, это утопия, на которую не стоит тратить столько нервов, заранее зная, что результат невозможен.

Ева широко зевнула, даже не попытавшись закрыть рот рукой.

— Простите меня, если я буду отвечать невпопад, потому что, всё-таки, на часах половина второго ночи, и я хочу спать…

— Самое время для философии, на мой взгляд. Порассуждаешь вот так вот один раз, вспомнишь на утро свои глубокие мысли и больше никогда не захочешь думать ночью о чём-либо вообще. Ладно. Я, конечно, шучу, хотя бы потому, что сегодня у меня настроение гораздо лучше, чем у моего брата, однако я зашёл к Вам не для того, чтобы поднимать дух после не самого удачного визита Гавриила.

— А для чего же?

— Не иначе, как одолжить книгу до вторника! — наигранно взмахнул руками в воздухе Михаил и вдруг зацепился взглядом за томик, лежащий на столе. — Кстати, что это? — уже более серьёзно, насколько это было вообще возможно по отношению к нему, спросил Михаил, одним ловким движением забирая со стола толстенькую книжечку в синем переплёте.

— Оставил мой позапрошлый визитёр, приходил до Вашего брата.

— Что