не могло прекратить своего бегства, потому что сзади наседал уже не только Ахилл. Все ахейцы, почуяв перелом боя, вы́сыпали из-под защиты кораблей и обрушились на врагов с двойной злобой.

Гектор метался в тылу, пытаясь остановить бегущих.

— Что ты отступаешь, Гектор?! — крикнул ему Главк. — Не будь же ты бабой! Смотри — Сарпедон гибнет!

— Замолчи! — яростно отвечал Приамид. — Ты бы лучше помог построить войско, советчик тупоголовый! Стойте, стойте, мерзавцы! Куда бежишь?! Стой! Думаешь, тебе сейчас ворота Илиона откроют? И не жди, трус; здесь сдохнешь собачьей смертью. И не ахейцы тебя пришибут, а я сам вот этой рукой! А ну разворачивай колесницу! И вы разворачивайте! Стоять! Плотнее ряд! Смотрите туда: там бьётся Сарпедон! Он бьётся за нас! Сплачивайтесь! На помощь!

И один, другой, третий воеводы стали помогать ему строить войско.

А впереди, в столбах пыли, в грохоте и криках битвы маленькая кучка друзей сдерживала удары Ахилла. Но всё меньше и меньше становилась она, а удары эллинской рати всё набирали мощь. И вот уже не только Пелид, а все ахейцы подошли и окружили бойцов.

И ещё какое-то время можно было видеть их. Ещё сверкал и двигался золотой доспех вождя. Но вскоре ряды врагов сомкнулись, и золотое солнце закатилось во тьму, скрылось из глаз.

— Сарпедон, Сарпедон! — в отчаянии застонал Приамид. — Что же вы стоите, троянцы?! Вперёд!

Напрасно кричал он, напрасно. Пал великий воин, и там, в толпе ахейцев, победители уже торопливо снимали доспехи с поверженного полубога.

— Проснулся мирмидонский пёс на нашу голову! — сквозь зубы прорычал Агенор, хлестнув коней. — Это же самое меньшее — две тысячи латников, и каждый из них стоит двух, а то и трёх наших. Я уж не говорю о самом Ахилле.

— Сами виноваты! — ответил ему Гектор, направляя колесницу в линию с ним. — Понадеялись, что Ахилл будет отсиживаться, когда мы начнём жечь корабли. Надо было заранее прикрыться. Всемогущие Боги ведают, какую цену мы заплатили за свою беспечность. И главное — благородный Сарпедон убит! Он пожертвовал собою за всех. И позор будет нам, если не отобьём его тело.

— За мной! — крикнул он. Ещё раз щёлкнул бич, и грозная квадрига загрохотала, пересекая пространство. И вслед за ней, повторяя движение головной колесницы, загрохотали остальные. Страшен был полёт этого сплочённого бронзового ядра. Сначала отряд был невелик. Но, едва почуяв нарастающую силу, остальные трояне тут же направили свои квадриги вслед наступающим.

И в несколько минут войско удвоилось, утроилось — с каждым мгновением наращивая силу удара.

А за квадригами бежали пешие, собираясь в единую фалангу.

И ничто не могло сравниться с этой грохочущей атакой квадриг!

Казалось, что началось землетрясение и, как в давние дни, Титаны восстали против Неба, грохочут сдвинутые горы, и течёт огненная лава, извергнутая клокочущей Землёй!

Как же всё это величественно и: призрачно! Да, великие боги, как призрачно! Один точный удар копья, одна стрела — и всё величие, и вся слава повергаются во прах, и обезглавленная упряжка бессмысленно мчится вдаль!..

Удар илионского войска был ужасен. Разметав разрозненные колесницы ахеян, атакующие рассекли нестройную фалангу и погрузились в самую глубь эллинской рати.

И кровавый встречный бой закипел с беспредельным ожесточением. Стрелы падали, как дождь, пыль стояла едким туманом: едва можно было в двух-трёх шагах различить врага. Гудела земля под тяжестью падающих тел, гремели доспехи, кричали бойцы и стонали раненые.

Гектор успел потерять своего возницу, искусного Кебриона, и на его место принял другого бойца. Всё смешалось в кровавую кашу: колесницы сходились и расходились, кто-то защищался, кто-то нападал, кто-то сходил с колесницы, чтобы снять доспехи с поверженного противника, и часто — удар в спину пресекал его хищную радость.

И свершилось! Отборная мирмидонская рать заколебалась, дрогнула и рассыпалась.

— Ахилл! Ахилл! — звал Гектор. — Выходи на поединок, на смерть!

— Смотри, вот он! — вскинулся Евфорб.

— А-а! — закричал Приамид. — Окружайте его! Гоните его на меня!

И воронка закрутилась вокруг мирмидонского вождя. Он изнемогал, латы гудели, поражаемые со всех сторон, мощный удар пришёлся точно по шлему — и лопнули ремни. Гривастый шлем упал на землю, в пыль и кровь, нарушилась сплочённость лат, и в этот самый миг Евфорб поразил в спину окружённого вождя. Щит выпал из руки его.

— Теперь ты мой!

Гектор шёл к шатающемуся врагу, потрясая копьём. Один удар — и противник рухнул. Копьё поразило его в пах: и ахеец бился на земле от ужасной боли.

— Не радуйся, Гектор! Не ты — всемогущие Боги поразили меня…

И с этими словами душа его изверглась вон, сетуя и негодуя на горький исход боя.

Гектор подошёл и быстро начал обнажать поверженного, снимать драгоценную броню. И вдруг на мгновение остановился, как бы в изумлении.

Затем медленно, словно нехотя, закончил снимать доспехи и пошёл к своим.

Лицо вождя потемнело и стало жёстким, точно камень.

— Что ты не радуешься, Гектор? — спросил его кто-то. — Ты же победил и обрёл такую добычу!

— Это не Ахилл.

— Что?

— Это не Ахилл, говорю вам. Это другой воин в доспехе Ахилла.

— Кто?

— Не знаю. Кажется, Патрокл Менетид.

— Да это лучший воевода Ахилла!

— Это ничего не решает, — мрачно произнёс Гектор. — Ничто ещё не кончено. Нападайте на них, давите на них, пока удача на нашей стороне! Хотя бы истребить их как можно больше, раз уж сам полководец избег убийства.

Гектор вышел из боя и в тылу, у самых стен илионских, снял свой доспех, отослал его в Крепость, а сам облачился во вражеский, неизмеримо более крепкий и чу́дно украшенный тончайшим литьём и чеканкой.

Латы стали на нём, как влитые.

Вступив в колесницу, Приамид снова вернулся к бою.

Данайские рати отходили, огрызаясь, унося убитых и раненых. А трояне давили и гнали врагов к лагерю. Мирмидонцы прорвались к трупу Патрокла и бежали, унося его.

— Тело попробуйте отбить! Тело Патрокла! — приказал Гектор.

И троянцы бросались, налетали, иногда им даже удавалось отогнать ахеян. Но стоило только кому-то схватить окровавленный прах Менетида — эллины снова обрушивались и отбивали мертвеца.

Наконец они собрались в плотный кулак. Отряд, сбитый вокруг тела, как пчелиный рой вокруг матки, ощерился копьями и отступал как единое целое, и никто не мог разорвать его.

Гектор сам трижды бросался на вражеские ряды, и каждый раз уходил ни с чем. Данайцы отступали к лагерю, теряя одного воина за другим, но вождя не отдавали.

И тут Гектор увидел перед собой Патрокла Менетида. Было ли это горение закатного солнца, его слепящие лучи — прямо в лицо —