был и боярский приказчик, и коломенские дворяне, и почтенные купцы. Старый Лажечников и седой Целер, и Митяй, и Марк — таинственные пчёлы духовного улья — Государевой Либереи.

И все они смотрели на меня.

— Поклонитесь им, — сказал Гермес. — Попрощайтесь с ними.

Я низко склонил голову и тихо сказал:

— Прощайте! Хайре!

Когда я поднял взгляд — уже никого не было.

— Что это? — спросил я. — Воздушные картины?

— Не совсем: Нужно было собрать их, чтобы распрощаться со всеми одновременно. Мы оставляем Илион, и уже никогда не увидим его тёмные стены. А теперь вам нужно расстаться и со Мною. Идите вперёд, между скал, навстречу свету.

— А вы?

— Мне туда нельзя. Ну же, Август! Не останавливайтесь, идите. Но сначала гляньте на Меня в последний раз. Потому что мы уже больше не увидимся.

— Я буду помнить вас!

Он улыбнулся:

— Ещё бы! Прощайте же!

Он исчез.

Минуту я стоял в полной растерянности.

Потом стал пробираться среди скал в сумеречном свете. Я поднимался и падал; идти было тяжело. Подъём с каждым шагом становился всё тяжелее. Я шёл, наверное, уже около часа и совершенно выдохся. И это было непостижимо — ведь по логике духовная сущность не должна уставать, а между тем ощущение тяжести было разительным.

И всё же я карабкался, не останавливаясь; настолько тёмным и гнетущим казалось оставленное позади, что хотелось идти вперёд как можно быстрее.

И вот ещё одна странная особенность: было похоже, что не только я двигаюсь, но и почва подо мной тоже как-то неощутимо меняется и движется.

Вдруг это прекратилось.

Я остановился и замер, как соляной столп.

Передо мной развернулось ущелье, заваленное огромными камнями. Поверх ущелья сияло ослепительно синее небо — совсем небольшой кусок, но и его было достаточно, чтобы озарить ущелье, наполнить его мягким полусветом.

Напротив меня, на камне, укрытом сухою травою, сидел пожилой еврей в слегка потёртом, но чистом хитоне и тёплом плаще. Он был почти лыс, натруженные руки лежали на коленях накрест.

— Явился? — сварливо спросил он, прожигая меня горячим взглядом тёмных навыкате глаз.

Я онемело развёл руками.

— Если бы не Фома, не видать бы тебе здешних мест! — сурово продолжал сидящий. — Так бы и торчал во тьме… Однако же вы там со своим демоном не слишком торопились. Ладно. Иди сюда, смотри и запоминай, повторять не буду.

Он взял прутик и начертил на земле круг.

— Это образ Вселенной — и духовной и материальной в совокупности. После грехопадения мир имеет в точности такое устройство. Круга нет, он изображён условно. В действительности за пределами круга — бесконечность. Каждая из частей уходит в бесконечность, понял?

— Да.

— Нерушимая граница разделяет духовные области: силы света и тьму. Колдуны и маги думают, что можно из плотского мира пробиться к Божественному неведомому. На самом деле они плавают в чёрной жиже призраков. Если они даже пробьются через тьму, силы света не пропустят их через грань миров.

Запомни, молодой человек. Есть только одна точка, где Божественность и человеческий мир соприкасаются. Вот это место — в центре. Это альфа и омега, Первый и Последний. Это Христос. Не надо никаких «посредников», никаких магов! Истина постигается только Христом! Можно приближаться к Истине или отдаляться от Неё, но перейти границу Божественного можно только в этой точке, где преграды не существует, где соединяется Бог и человеческий мир. Ты понял?

— Да, — отвечал я, трепеща.

— А если ты понял, то ступай с глаз моих и не смей показываться, пока не переделаешь свою душу, пока из демонического образа не придёшь в образ человеческий! Сейчас ты не готов. Придёт время — позовут. И не думай, что придёшь на готовенькое. Иди работай!

Во мгновение ока всё перевернулось (или это я вернулся — в своё тело?). Меня трясли, приводили в чувство, я не понимал ещё — кто, но чувствовал, что близкие мне люди.

Окно было распахнуто, и через него в комнату вливалось огромное и родное небо.

Это была Коломна.

Это была беспредельная отчизна моя — горестная и великая Россия.

ЗДЕСЬ ЗАВЕРШАЕТСЯ ПОЭМА «МЕМОРИАЛ».