Допустим, в Кулешове он разгадал агента партизан и убил его за предательство. Малахову убил потому, что она увидела и подслушала кое-что лишнее. А вот за что он убил Аркадия Панфилова — человека, который уж никак не был связан с партизанами?

Украл открытие, не справлялся с работой, выдал это открытие Садовому, который явно был связан с партизанами? За что? Оставалось найти ответы на все эти вопросы. Но… Но Зину серьезно смущало лишь одно.

Неужели все так просто? Неужели убийца именно тот, кто так явно бросается в глаза?

Зина чувствовала во всем этом какой-то ужасный подвох, но пока не могла его объяснить. Что-то здесь было очень фальшивым, очень неправильным — но вот что именно?

Зина не знала. Она правда чувствовала, что во всех этих размышлениях кроется что-то не то, но пока не способна была этого понять. И от этого у нее раскалывалась голова.

Интересно, зачем Бершадов решил послать ее на это задание — установить подпольную связь с Антоном Кулешовым? Может быть, хотел его подстраховать? Догадывался, что за Кулешовым следят и его раскроют со дня на день?

Зина не могла найти ответа и на этот вопрос. И это тоже ее мучило. Оттого она чувствовала себя совершенно больной. Неужели Бершадов так плохо представлял себе ее характер, что рассчитывал на то, будто она остановится на полпути?

Крестовскую страшно мучила и ситуация с подпольщиками. Если Бершадов приложил руку к разгрому отряда, то с каким фанатизмом он избавился от своих! Зная его характер, Зина понимала, что для таких людей, как Бершадов, на первом месте — служение Родине, долгу, своей цели. Для него не существуют обычных человеческих чувств. Ради служения долгу он способен растоптать кого угодно, в том числе и самого себя. И, уж конечно, ее, Зину. Перед этим он точно не остановится. И поэтому на душе у нее было хмуро, пасмурно, как в дождливый осенний день. И от безысходности ситуации ей хотелось выть волком.

Зина не помнила, сколько часов так просидела. Свет она не включала, и в комнате давным-давно наступила полная темнота. Светомаскировка делала эту темноту такой густой, что невозможно было ничего разглядеть.

Но Зина не испытывала страха. Казалось, темнота укутывает ее, укачивает в своих мягких объятиях, позволяет спрятать собственные страшные мысли. Темнота прячет. В ней можно находиться в безопасности. А ведь именно в безопасности Зина нуждалась больше всего…

Она не знала, сколько часов провела в кресле, укутавшись пледом, в темноте. Она сидела так до тех пор, пока резкий стук не прервал ее мысли.

Это был условный стук. Ей очень хотелось не открывать, но она не могла. Встав со своего кресла, Крестовская поплелась в кухню.

— Почему здесь у тебя такая темнота? — нервно спросил Бершадов, заходя в комнату. — Что-то случилось?

— Случилось, — сказала Зина. — Пожалуйста, не включай свет.

— Вот уж глупости! — фыркнул Григорий, нажимая выключатель. Вспыхнула яркая лампочка в матерчатом абажуре под потолком. — Так и с ума сойти недолго! Рассказывай, что случилось.

— Я боюсь, — Зина сказала почти правду.

— Чего боишься? — Бершадов нахмурился, опускаясь в кресло.

— Ареста. В городе происходят аресты. Разгром подпольщиков.

— Ах, это… — хмыкнул он. — Как ты узнала?

— Услышала разговоры на Староконке, — солгала Зина.

— Да, это правда. Один из отрядов разгромлен полностью. Многие арестованы. В отряде оказался предатель.

— Садовой? — не выдержала Крестовская.

— И этот тоже, — мрачно процедил сквозь зубы Бершадов. — Значит, все-таки ресторан. Что тебя удивило больше всего?

— То, как хорошо ты говоришь на румынском, — снова не выдержала Зина.

— Да, я говорю хорошо. Я знал этот язык в детстве. А потом немного подзабыл. Но теперь восстановил в памяти. Я же вырос в Кишиневе. Рядом жили румынские семьи. А после… смерти родителей, — Бершадов как-то странно запнулся, — я попал в цыганский табор. Там многие говорили по-румынски. Мы даже кочевали по Румынии.

— В цыганский табор? — Зина задохнулась от удивления, ведь о таком Бершадов не рассказывал ей никогда.

— Это не самые лучшие воспоминания из моего детства… Избитого до полусмерти, меня забрал от цыган приходский священник. Он вылечил меня, дал образование и вывел в люди. Благодаря ему я стал человеком, — горько, с непонятной иронией усмехнулся Бершадов.

— Так ты — цыган? — улыбнулась Зина, думая, что это может многое объяснить в характере Бершадова.

— Нет! — воскликнул Бершадов. — Но, как и многие цыгане, я ребенок дороги и тьмы. Впрочем, хватит об этом.

— Послушай, я хочу понять что произошло с этим отрядом, пожалуйста, — попросила Зина, — это сильно меня мучает.

— Это вообще мучить тебя не должно, — резко отозвался Бершадов. — Ни к тебе, ни ко мне это не имеет никакого отношения. Но если ты так хочешь, я расскажу.

Сухим, казенным языком он принялся излагать факты.

В июле 1941 года в Одессу из Москвы прислали специально подготовленных сотрудников НКВД, которые должны были стать у руля партизанского движения в городе. Операция по диверсионной работе в тылу врага называлась «ФОРТ». Как бы красиво это ни звучало, к войне на своей территории советские военные не были готовы.

Репрессии 1930-х годов полностью вычистили из армии профессиональных военных. То же самое касалось и милицейских, оперативных кадров.

Начальник 2-го отделения 7-го отдела внешней разведки Владимир Молодцов, который должен был создать один из отрядов одесского подполья, всю свою жизнь был малограмотным шахтером, а работать в НКВД пошел буквально перед началом войны.

Понятно, что в таком отряде не было никакой подготовки к подрывной деятельности. Поэтому быстрое уничтожение этого отряда и большей части партизанского сопротивления в Одессе было логичным и прогнозируемым итогом.

Партизаны ушла под землю в тот самый день, когда в Одессу вошли немецкие и румынские войска — 16 октября 1941 года. Располагались они в 12 километрах от Одессы в катакомбах села Нерубайское. Все, кто ушел под землю, оказались «слепыми и глухими» — им крайне необходимы были свои агенты в городе.

Искали таких агентов в спешке и часто брали совершенно неподходящих для этого людей. А уже завербованным наземным агентам приходилось доставлять информацию в катакомбы пешим путем. Ночью, зимой, постоянно прячась от патрулей… Именно таким агентом был 16-летний одесский паренек Яша Гордиенко.

В Одессе он работал под прикрытием — чистил обувь на железнодорожном вокзале и чинил примусы с братом на конспиративной квартире. Вскоре Яша стал командиром молодежной подпольной группы, куда, кроме него, входили его брат Алексей и друзья по школе — Саша Чиков, Саша Хорошенко, Фима Бомм.

Надо ли говорить, что все члены этой группы изначально были обречены на смерть…