– Вы не тётенька! – запротестовал Миндаугас.

– Это я так, образно выражаясь.

Морис покачал головой.

– Ладно, не будем заморачиваться, – сказала Мирослава, – погуляю я с ним по центральной аллее, а потом попытаюсь уговорить его заглянуть в кофейню. Ведь «Старая мельница» там совсем рядом.

Морис согласно кивнул.

Мирослава подъехала к месту встречи за пять минут. Стоянка находилась прямо напротив входа в парк.

И Волгина, ещё сидя в салоне, заметила маячившего возле ворот худощавого мужчину среднего роста в далеко не новом тёмном плаще.

Морис, который подъехал почти следом за Мирославой на «БМВ», тоже заметил его и подумал про себя: «А вот и наш странный субъект».

Мирослава подошла к Новогорскому и развернула перед его глазами удостоверение так, чтобы на него падал свет от фонаря.

– Так вы частный детектив? – удивлённо протянул он.

– А это имеет значение? – дружелюбно улыбнулась она.

– Нет, но…

Она подхватила его под руку, он сначала дёрнулся, а потом замер.

– Савелий Лукьянович, давайте по лестнице поднимемся вверх?

– Зачем?

– Там есть уютная кофейня, и я бы предпочла поговорить именно там. А здесь, – Мирослава обвела взглядом пространство вокруг, – в это время не слишком уютно. – Она демонстративно поёжилась.

– Так вы что же, думаете, что я маньяк? – рассмеялся он озарившей его догадке.

– А кто вас, Савелий Лукьянович, знает, – лукаво подмигнула ему Мирослава.

– Что ж, идёмте в кофейню, если вы там будете чувствовать себя в безопасности.

– Буду! – весело заверила его Мирослава.

Часы на музейной башне напротив «Старой мельницы» показывали десять минут девятого.

Войдя в кофейню, они сразу погрузились в особый мир, где главенствовал запах кофейных зёрен, к нему примешивался аромат ванильных булочек, миндальных трубочек и ещё каких-то волнующих воображение сладостей, скрывающихся в атмосфере таинственного полумрака, окрашенного колыханием иллюзорного пламени на стенах и бликами от свечей, горящих на столиках, занятых посетителями.

Они прошли почти в самую середину зала, заказали кофе и сдобное печенье. Хотя Мирослава не любила ни то, ни другое. Но ради дела готова была поглощать любые сладости.

Вошедший вслед за ними Морис занял столик почти у самой двери. Благодаря острому зрению он заметил, за какой именно столик сели Мирослава и Новогорский.

– Я представляю, как вам не хватает вашего друга; мне сказали, что вы были знакомы с ним со школьной скамьи, – тихо проговорила Мирослава и сделала маленький глоток из своей чашки.

Новогорский же, наоборот, с грохотом поставил свою чашку на блюдце.

В полумраке Волгина не могла видеть, что лицо его покрылось бледностью, но зато она заметила, как он вытащил из кармана носовой платок и стал вытирать выступившие на лбу капли пота.

– А вы знаете, что Вадима отравили чашкой кофе? – наконец сипло спросил он.

– Да, знаю, – проговорила Мирослава ровным голосом, – но здесь вы можете пить кофе спокойно, он не отравлен.

– Я знаю, – пробормотал он. – Просто не могу! Как представлю, комок к горлу подступает.

– Я понимаю вас, – тихо сказала Мирослава.

– Я очень любил Вадима! Если бы у вас был такой друг, то вы бы лучше смогли понять мои чувства.

– У меня есть такой друг.

– Тогда дай вам бог не потерять его! – вырвалось у него с искренней болью.

– Спасибо. Надеюсь, это так и будет. Расскажите мне побольше о вашем друге, – попросила она.

– Что именно рассказать?

– Всё, что сочтёте нужным.

– Вадик был очень светлым человеком, – с теплотой в голосе проговорил Новогорский.

– Да, наверное.

Мужчина смотрел, как отсвет пламени горевшей свечи то падает на лицо Мирославы, то отклоняется в сторону, и чувствовал, как тает его насторожённость, ему хотелось рассказать ей всё! И о том, каким прекрасным другом был Вадим, и какая непереносимая боль теперь разрывает его собственное сердце.

И он начал говорить. Его рассказ не был ровным повествованием, он выхватывал из памяти то одни обрывки, то другие. Но она слушала его не перебивая. А потом осторожно спросила:

– Вот вы закончили школу и поступили в разные институты, значит, ваши дороги на какое-то время разошлись?

– Не совсем так. Мы продолжали встречаться в свободное время. А с Аней мы целый год проучились в одном институте.

– То есть? – удивилась Мирослава.

– Понимаете, Анечка сначала хотела стать учителем биологии. Я учился на историческом, но всё равно мы часто пересекались. А через год она резко изменила своё решение, бросила институт и пошла учиться на экономиста.

– Потому что это тогда было модно?

– Я не думаю, что Аня гналась за модой. Просто ей расхотелось работать в школе.

– Бывает, – отозвалась Мирослава… – Надеюсь, что вы продолжаете поддерживать с ней отношения, ведь сейчас ей как никогда нужна дружеская поддержка.

– Конечно! – горячо заверил её Новогорский.

– Я вот ещё о чём хотела вас спросить, Савелий Лукьянович, – проговорила Мирослава. – У вашего друга были какие-нибудь особые привычки, связанные с употреблением кофе?

– Да, были! – оживился Новогорский. – Я уже говорил оперативнику, который приходил ко мне, что Вадим всегда пил кофе из одной и той же чашки!

– Но ведь это невозможно, – возразила Мирослава.

– Я имел в виду в домашних условиях!

– Понятно. А вы не могли бы поподробнее описать мне эту чашку?

– Конечно, мог – на ней изображён потешный гномик, сидящий под грибом.

– А кто знал, что Вадим Аркадьевич пил из этой чашки?

– Да все знали. Я имею в виду знакомых и родных. И знаете… – Новогорский на мгновение замолчал, а потом продолжил, голос его при этом задрожал: – Оперативник показывал мне фотографии осколков чашки, из которой отравился Вадим. Так вот, она была та самая! С гномиком!

– Что же это, получается, что он носил чашку из дома на съёмную квартиру и обратно? – с удивлением спросила Мирослава.

– С чего вы взяли? – удивился, в свою очередь, Новогорский.

– С того, что, как вы сами сказали, Вадим Аркадьевич отравился, выпив кофе из чашки с гномом. Вы же видели на фотографии, предъявленной вам оперативником, осколки этой чашки.

– Да, но, возможно, у него было две такие чашки, – неуверенно предположил Новогорский.

– Возможно, – не стала спорить Мирослава и перевела разговор на другую тему: – Вадим Аркадьевич о своём компаньоне вам ничего не рассказывал?