же ссыльным и остался. Женой обзавелся, детишками. Прикупил земли. Тысячу десятин.

– Сколько-сколько?

– Тысячу. Земля тут копейки стоит. А я на ней пшеницу и рожь сею, а урожай на корм каторги продаю. А ещё извозом занимаюсь. Но главный доход все равно от арестантов. Водка, табак, карты.

– А что горцы твои? До сих пор живы?

– Я помог им сбежать. Лишь двоих буряты поймали.

– Кто?

– Местные жители. Косоглазые. Им за шкурку белки по полтине платят, а за мертвого каторжника по рублю. Вот они и свирепствуют. Ладно, я пойду.

– Погоди! Дело у меня к тебе. Но сперва поклянись, что отцовские деньги себе не присвоил.

– Клянусь. У меня и возможности-то не было. Он их завсегда в саквояже держал, деньги эти. А саквояж запирал в бюро, что в спальне стояло, на ключ. Его носил на шее.

– А куда он с саквояжем ездил?

– К ювелиру, когда медальоны заказывал.

– Ещё куда?

– Столько лет прошло. Не помню…

– А на кладбище Смоленское брал саквояж?

– Туды он обычно без меня катался. Шутил, что надобно к одиночеству привыкать, так как на кладбище предстоит лежать без меня.

– Вот что я скажу, Васька. Отец мой те деньги в бриллианты обратил и на Смоленском кладбище спрятал. А где именно, в медальонах зашифровано.

– Что ты говоришь? И где эти медальоны?

– Мой вот. А Сашкин – у него.

– Сашка-то хоть на свободе?

– Да, живет припеваючи, ломбард держит.

– Ломбард – дело хорошее.

– Сашка тот ещё жук. Главный мне враг. Если бы не он, был бы я на свободе. Поможешь мне сбежать? Отец спрятал сто тысяч, не меньше. И только я знаю где. Десять тысяч выплачу тебе.

– Что ж. Деньги большие. Тут надо думать.

– Думай. Только быстро. Я уже почти полтора года сижу.

– Это разве срок? Дело-то идет к зиме. А бежать лучше по весне. Так что посиди здесь полгодика. И да… Никому про наше знакомство не говори. Даже корешу своему Курносову.

* * *

1873 год

Проснулась Соня около полудня. Одевшись в халат, вышла в столовую, где за самоваром сидели Дерзкий с Кешкой, тоже поздно вставшие с постели.

– Я в кухмистерскую сходил, накупил ватрушек. Присаживайтесь, Соня, – сказал Чванов.

– Какие у нас планы? – спросила девушка.

– Я в третью гимназию пойду, – заявил Кешка.

– Куда-куда? – округлила глаза Соня.

– У меня там дворник знакомый, кости мне продает, – объяснил мальчик.

– Нет! – грохнул кулаком по столу Дерзкий. – Никуда ты не пойдешь. Ты что, забыл, что тебя полиция ловит? Останешься с Соней и будешь учить буквы.

– Так Василий Павлович осерчает. И больше кости не продаст.

– И не надо. У тебя теперь есть отец. Он о тебе позаботится.

– Спасибо, но весь век сидеть на твоей шее мне совесть не позволит.

Дерзкий с Соней дружно расхохотались Кешкиной тираде, явно подслушанной у кого-то из взрослых. С собой на кладбище брать Кешку Дерзкий изначально не собирался. Но и отпускать его в Соляной переулок было опасно. Придется идти с мальчиком.

– Ты идешь со мной.

– Мамку вызволять?

– Нет, сперва надо выправить новые документы. Тебе, мне, мамке. Я знаю человека, который поможет. Он здесь живет, недалеко…

– Я с вами! – закричала Соня.

– Нет, Сонечка, вам с нами нельзя, – с нежностью в голосе сказала Дерзкий.

– Но почему? Я так хочу вам помочь.

Дерзкий улыбнулся. Влюбленность девицы он почувствовал сразу после признания о побеге с каторги. И, собственно, был бы совсем не прочь с Соней позабавиться. Но потом. Потом! Сперва надо вырыть отцовский клад.

– Соня, обещаю, что завтра возьму вас с собой. Но сегодня, увы… Товарищ мой живет на конспиративной квартире. Если приду туда с вами, он скроется, и больше я его не найду. Ведь мои товарищи вас пока не знают.

Соня обиженно вздохнула.

Конспиративной квартирой, на которую якобы собирался Дерзкий, оказалась землянка Савелия.

– Подожди меня, я быстро, – велел Чванов Кешке, а сам зашел вовнутрь.

– С чем пожаловал? – деловито спросил главарь Гаванского поля.

– Очки[30] надо выправить.

– Линкованные[31] или липовые[32]?

– Линкованные. И чтоб описание на меня подходило.

В тогдашних документах не было фотографий, зато имелось описание внешности владельца.

– А сара[33]-то у тебя есть?

– За клёвые очки заплачу четвертную. А ежели вдруг заграничные найдутся – «катеньку». – Дерзкий помахал перед Савелием сторублевкой.

Тот в ответ достал из-под оттоманки дорогой кожаный бювар, в котором хранил различные бумаги. Внутренних паспортов там лежало много. Дерзкий выбрал себе документ на имя крестьянина Ярославской губернии Ростовского уезда Угодичской волости Неведрова – и возраст подходил, и рост, и цвет глаз, а самое главное, сынок лет десяти был туда вписан. Заграничный же паспорт был всего один, на имя купца Добромыслова.

– Неделю назад в Питер прибыл, в Гамбург собирался плыть, – рассказал Савелий. – Но сперва отправился кутить в трактир «Самарканд». А половой там наш человек. И когда саврас упился до положения риз, усадил его на нашего же лихача. Тот его сюда и привез. Нам-то только купеческий лопатничек был нужен, да перстеньки с пальцев снять. Но, видимо, судьба была тому купцу помереть. Только мы начали последний солитер стаскивать, саврас вдруг проснулся и как пошел буянить. Помощнику моему Феде фонарь под глаз поставил. А тот озверел да его и зарезал.

– Держи, – протянул Дерзкий сто двадцать пять рублей.

Выйдя из землянки, Чванов сообщил Кешке:

– Ну, теперь мы с документами. Если вдруг полиция остановит, тебя зовут Яков, меня Федор Иоаннович, родом мы с Ярославской губернии. Понял?

– Угу! Тятенька, отпусти в гимназию. Василий Павлович рассердится.

– Ну и пусть себе сердится, тебе его кости больше не нужны.

– А на что я жить буду?

– На мои деньги. Вернее, на наши. Давным-давно твой дедушка разозлился на твою бабушку. Продал имение, а вырученные деньги спрятал.

– Где?

– В чужую могилу закопал. И мы сейчас с тобой эту могилку найдем.

– Где?

– На Смоленском кладбище.

Конечно же, содержать Кешку Дерзкий не собирался. Мальчишка ему был нужен как помощник – ведь в дневное время у всех на виду могилу не раскопаешь. То ли дело ночью. Кладбище огромное, а сторожей мало. Одна беда – белые ночи уже позади, копать придется в темноте. И тут без помощника никак не обойтись – будет фонарь держать да инструмент подавать. Одной лопатой вряд ли удастся слежавшуюся землю выкопать, придется и лом прихватить.

Как поступить с Кешкой после того, как клад будет вытащен, Дерзкий ещё не решил. Если его отец на вырученные от продажи имения деньги купил золото