с ними?» Недавно она провела круглый стол по вопросам насилия в семье, куда пригласила высокопоставленных лиц города и региональной администрации. Октябрина готовилась к следующему шагу: она хотела попасть в кабинет губернатора. «Здорово сотрудничать с администрацией города, но дальше нужно работать на региональном уровне. Вот где ресурсы». Я оторвалась от записей, которые торопливо делала, и улыбнулась ей: «Да, детка, ты проделала долгий путь!» Мы рассмеялись.

В последний вечер пребывания в Бостоне группу пригласил к себе домой один из лидеров проекта, бывший начальник полиции. Назову его Томом. Он привез нас к себе на минивэне. Дом был большим, с открытой планировкой, в симпатичном новом районе с потрясающим видом на окружающие холмы. К нам вышла приветливо улыбающаяся жена Тома. Она провела нас по дому и с гордостью показала шторы, которые подобрала для каждой комнаты. Довольно шумная российская группа вдруг почувствовала себя неловко в этом богатом и чужом пригородном доме. Максим, тридцатилетний юрист, признался, что испытывает культурный шок. Мужчины и женщины робко примостились на кремового цвета диванах, нерешительно принимая от хозяев напитки и закуски. Некоторые вынули фотоаппараты и стали фотографировать друг друга. Было заметно, что им неуютно, и хозяевам стало не по себе. Том бросился ко мне, чтобы я объяснила группе, что это изобилие заработано тяжелым трудом, что они только-только переехали в этот просторный дом и, чтобы его построить, пришлось упорно поработать. Я перевела его слова, но мне было совершенно ясно, что для этих юристов, врачей, милиционеров подобные объяснения непонятны. Эти состоявшиеся, высококвалифицированные специалисты своим трудом никогда не смогли бы достичь такой материальной стабильности и комфорта. Момент был неловким. До этого я наблюдала, как Максим и его товарищи общаются с американской принимающей стороной как с равными. А теперь они внезапно почувствовали себя чужими, их унижала эта роскошная обстановка, которая была так похожа на Америку, знакомую им по мыльным операм. Участвуя в проекте и кампаниях, они получили кредит доверия, а здесь все пошло наперекос. Несмотря на все усилия Тома и его жены (которые пытались восстановить доверие, рассказывая о своей работе, о том, как много общего у «сильных» женщин в Америке и в России), чувство неловкости не проходило. Но помимо этой неловкой ситуации меня беспокоило еще кое-что. Она обнажила культурный проект, сопровождающий идею демократизации. Под эгидой кампании по борьбе с насилием над женщинами продавалось еще кое-что. Поездка была организована во имя прав женщин и борьбы с насилием в отношении женщин. Этот проект принадлежал радикальному женскому движению. Однако исходно в нем не содержалось критики патриархата и буржуазной семьи. Он был частью чего-то другого. Подобно вечеринкам компании Tupperware, которые Дафна Бердал описывает в своем этнографическом исследовании воссоединенной Германии, здесь тоже продавался недостижимый идеал общества потребления [Berdahl 1999: 196–197].

Я увиделась с Валентиной осенью 2000 года, когда она приехала в США. Мне удалось использовать нужные рычаги в моем университете и пригласить ее туда. Неделю она была у нас в Нортгемптоне (штат Массачусетс)[136]. Мы снова сделали совместный доклад на моей новой кафедре, подхватив темы нашей презентации в Корнеле. Пока мы бродили по кофейням и книжным магазинам Нортгемптона, Валентина рассказала мне новости о проектах. Октябрина, Юлия и еще одна женщина собирались в Англию по программе обмена Британского совета. Центр гендерных исследований укреплял свои позиции в университете и продолжал получать поддержку от грантодателей[137].

Моя следующая поездка в Тверь была короткой. В июне 2001 года я прилетела на две недели. Я находилась на поздних сроках беременности, и мне предстоял второй год преподавания в Университете Массачусетса. Я понимала, что в практическом смысле толка от меня не много, и приехала просто повидаться с подругами.

Кризисный центр стал крепче, в нем были хорошие кадры. Они многое делали, и Октябрина казалась гораздо более уверенной в себе и в своих отношениях с властями. Кризисный центр недавно получил второй грант от АЙРЕКСа. Это позволяло продолжать деятельность и обеспечивало небольшое вознаграждение сотрудников и волонтеров. В заявке Октябрины на грант «Новый бутон на цветке гортензии» предлагалось проводить обучающие семинары для группы женщин в Мамулино, промышленном микрорайоне Твери. Там планировалось открыть филиал кризисного центра[138]. Кризисный центр выглядел окрепшим: теперь он был оснащен двумя компьютерами, ксероксом и офисной мебелью хорошего качества, полученной в дар от Американской ассоциации адвокатов. В связи с этими улучшениями сил тоже было много. Вдобавок к проектам, предложенным Фондом, в Центре проводились разнообразные творческие мероприятия – арт-терапия, группы поддержки, занятия по самообороне. Чувство солидарности и общности было впечатляющим.

Ситуация с жильем у Октябрины тоже стала гораздо лучше. В 1999 году ей удалось купить комнату в коммунальной квартире неподалеку от центра Твери. Пусть квартира была далеко не идеальной, но другие жители коммуналки оказались спокойными и, как правило, в квартире даже не появлялись. Одна комната принадлежала молодому человеку, который жил у родителей; женщина из еще одной комнаты появлялась редко[139]. Октябрина и ее муж питали надежду выкупить одну из этих комнат. В то же время они пытались получить жилье через работу мужа. За ужином Октябрина говорила, как много в ее жизни нестыковок: она – директор кризисного центра, а живет в одной комнате без телефона. Могла ли она считать себя представителем среднего класса, когда их с мужем совокупный доход был ниже официального уровня бедности?[140] Она рассказала мне, как бывает неловко, когда откровенно богатые клиенты приходят за бесплатными услугами. «Появляется хорошо одетая женщина с мобильным телефоном и просит о помощи, а я предлагаю ей бесплатные консультации. И как я должна себя чувствовать?»

Илл. 8. Сотрудники и спонсоры кризисного центра «Гортензия». Зима 1998 года

Тем не менее она выглядела увереннее. Более того, я узнала, что она баллотируется в городскую думу. Октябрина улыбнулась, когда я вытаращила на нее глаза, и с гордостью показала мне свои предвыборные плакаты. Баллотироваться ей предложила одна из участниц Женской ассамблеи. Хотя Октябрина на выборах не прошла, она гордилась, что сделала попытку. Октябрина сказала мне, что ей понравилось и она будет пробовать снова.

Юлия, наша коллега из кризисного центра в Пскове, приехала на пару дней к нам в Тверь. Оба центра поддерживали тесные связи. Октябрина организовала семинар, чтобы представить нас обеих – Лену и меня – своим сотрудникам. Женщинам было любопытно узнать от Юлии о псковском Центре. Особенно их интересовало, как Центр создал свою собственную независимую экономическую базу. Используя связи в городской администрации, мама Юлии, которая была директором Центра, открыла швейную мастерскую.

Несмотря на все различия между двумя центрами, их объединяли профессионализм и преданность борьбе с разнообразными формами гендерного насилия. Общими были и способы, с помощью которых они осмысляли противоречивую сферу политики НПО. Женщины неоднократно заговаривали о проводимой фондами политике, соглашаясь, что кое в чем ситуация становилась тяжелее. Снова продвигать партнерство между государственным и негосударственным секторами казалось нереалистичным. Во-первых, такое партнерство не учитывало очень разные цели и идеологические взгляды в каждом из секторов. Во-вторых, сложности обеспечения местных системных источников поддержки также не принимались во внимание. Несколько женщин видели в новом интересе к социальному партнерству со стороны местных властей лишь коварный способ вытеснить независимые группы. Как сказала психолог Света: «Мы озвучили эту проблему, а теперь нас отодвигают в сторону».

Юлия, Октябрина и я подвели итоги этому обсуждению позже, встретившись в парке. Я сказала подругам, что хотела