нащупал мою руку.

– Все в порядке, папа. Это не твоя вина.

Я был почти уверен, что он ошибался.

– Мы ведь всего лишь эксперимент, верно? И ты всегда говоришь, что эксперимент с отрицательным результатом не является неудачным экспериментом.

– Нет, – согласился я. – Можно многому научиться на отрицательных результатах.

Он встал, полный энергии, готовый закончить свой проект.

– Не волнуйся, папа. Может, мы и не поймем, что к чему. Но Земля поймет.

Я рассказал ему о планете Миос, которая процветала за миллиард лет до появления человечества. Жители Миоса построили корабль для дальних, длительных исследовательских экспедиций и наполнили его разумными машинами. Этот корабль пролетел сотни парсеков, пока не нашел планету, полную сырья, где приземлился, обосновался, осуществил ремонт и скопировал себя и всю свою команду. Затем два одинаковых корабля отправились в разные стороны еще на сотни парсеков, пока не нашли новые планеты, где снова повторили весь цикл.

– Как долго это длилось? – спросил мой сын.

Я пожал плечами.

– Их ничто не могло остановить.

– Они что, искали места для вторжения или что-то в этом роде?

– Может быть.

– И они продолжали делиться? Их, должно быть, миллион!

– Да, – сказал я ему. – Потом два миллиона. Затем четыре.

– Святые сосиски! Так они должны быть повсюду!

– Космос велик, – сказал я.

– Корабли посылали донесения на Миос?

– Да, хотя сообщения шли все дольше и дольше. И корабли продолжали их слать, даже после того, как Миос перестал отвечать.

– Что случилось с Миосом?

– Корабли так и не узнали.

– Они продолжали странствовать, даже несмотря на то что Миос исчез?

– Так их запрограммировали.

Мой сын призадумался.

– Очень печально. – Он сел в постели и толкнул рукой что-то невидимое. – Но им все-таки повезло, папа. Столько всего увидели…

– Они видели планеты с атмосферой из водорода и кислорода, неона и азота, водные миры, кремниевые и железные миры, а также шары из жидкого гелия с сердцевиной из алмазов в триллион карат. Всегда находились новые планеты. И они всегда были не похожи друг на друга. Так прошел миллиард лет.

– Это много, – сказал мой сын. – Может быть, этого достаточно. Даже если Миос исчез.

– Они делились, копировали себя и распространялись по галактике, как будто у них все еще была на то причина. Один из пра-пра-пра-пра-правнуков изначального корабля приземлился на скалистой планете с мелкими морями, в маленькой, странной звездной системе, вращающейся вокруг звезды G-класса.

– Ну пап, просто скажи, что это была… Земля?

– Корабль приземлился на плоской равнине среди беспорядочно расположенных, колышущихся, высоченных сооружений, более сложных, чем все, что уже повидал экипаж. Замысловатые, трепещущие конструкции отражали свет на разных частотах. У многих верхушки выглядели удивительно и резонировали на более низких частотах…

– Погоди. Растения? Цветы. Ты хочешь сказать, корабли микроскопические?

Я не стал отрицать. Робби казался в равной степени скептичным и очарованным.

– Что потом?

– Команда корабля долгое время изучала гигантские колышущиеся цветы, зеленые, красные и желтые. Пришельцы с Миоса не смогли понять, что это за штуки и как работают. Они видели, как пчелы залетают в цветы, а цветы следят за солнцем. Они видели, как цветы увядают и превращаются в семена. Они видели, как семена падают и прорастают.

Мой сын поднял руку, чтобы остановить рассказ.

– Если бы они все поняли, папа, оно бы их убило. Они бы подключились к коммуникатору и передали всем остальным кораблям с Миоса – по всей галактике, – чтобы те вырубились насовсем.

От его слов у меня по коже пробежали мурашки. Я планировал другой конец.

– Почему ты так говоришь?

– Потому что они бы осознали главное. У цветов есть цель, а у кораблей – нет…

Я брал его с собой в кампус в те дни, когда преподавал. Он раскладывал свои книги на столе в кабинете, и пока я читал лекции или участвовал в заседаниях, Робин учился делению в столбик, решал арифметические задачи, расшифровывал стихи и узнавал, почему деревья за окном кабинета стали морковно-золотыми. Он больше не учился. Он просто играл с фактами и наслаждался происходящим.

Аспиранты любили заниматься с ним. Однажды октябрьским утром я пришел в кабинет после затянувшегося семинара и застал Вив Бриттен, которая работала над локальным кризисом, связанным с моделью Лямбда-CDM, сидящей за столом напротив моего сына, держась за голову.

– Босс. Задумывались ли вы когда-нибудь о том, что происходит внутри зеленого листочка? Нет, серьезно? Просто охренеть…

Робин ухмыльнулся, довольный учиненным хаосом.

– Эй! Плохое слово!

– Чего? – откликнулась Вив. – Я сказала «охранять». В смысле, охранять надо такие мозги, как у тебя.

Вив была права, абсолютно права. Зеленая Земля была в ударе, она окутывала себя атмосферой и создавала больше форм, чем ей когда-либо могло понадобиться. А Робин делал заметки.

За обедом мы сидели на берегу озера, наблюдали за рыбой. Робби узнал, что поляризованные солнцезащитные очки позволяют заглянуть в совершенно новый чужой мир под зеркальной поверхностью. Мы, как загипнотизированные, смотрели на косяк трехдюймовых разумных существ, когда в четырех футах за моей