Робином смотрели его выступление в шоу «Новости технологии». Я видел статьи в «Научных новинках», «Еженедельном прорыве» и «Психологии сегодня». В каждом отдельном случае он выглядел немного другим человеком, как будто подстраиваясь под собеседника.

Затем появилась статья на полстраницы в «Таймс». В ней Карриер изображался оптимистичным, но осмотрительным ученым. На фотографии, где он сидел рядом с машиной, которая так часто сканировала чувства Робина в режиме реального времени, была подпись: «Мозг – это запутанная сеть сетей. Мы никогда не нанесем его на карту полностью». Профессор подпирал подбородок кулаком.

В статье Карриер представил декодированный нейрофидбек наследником классической психотерапии, «только намного быстрее и эффективнее». Внушительные цифры подтверждали его утверждения о надежности методики. Он преуменьшил значение эмоциональной телепатии. «Лучше всего сравнивать с эффектом мощного произведения искусства». Тем не менее, карриеровское описание ДекНефа включало в себя ровно столько подробностей, сколько требовалось для того, чтобы он вошел в моду.

Благополучие подобно вирусу. Один уверенный в себе человек, который в этом мире чувствует себя как дома, может заразить десятки других. Разве вам не хотелось бы увидеть эпидемию инфекционного благополучия?

Под давлением журналиста Карриер заявил: «Для такого, скорее всего, потребуется куда меньше людей, чем вы могли бы предположить».

Наряду с допустимыми отклонениями, p-величинами и утверждениями о терапевтических преимуществах, Карриер обычно упоминал дразнящий фрагмент данных на конце кривой: есть один девятилетний мальчик, который начал эксперимент живым сгустком ярости и закончил юным Буддой. Иногда Карриер говорил о том, что мальчик потерял мать. Иногда – о том, что он боролся с предшествующими эмоциональными расстройствами. Иногда речь шла просто о «мальчике», страдающем от неопределенных «проблем». Затем показывали видео: полминуты размытого Робина, разговаривающего с экспериментаторами в день первого сеанса, сорок пять секунд тренировки внутри томографа и еще минута год спустя – беседа с его драгоценной Джинни. Впервые увидев смонтированный ролик, я ахнул. То, как мой сын держался и вел себя, как звучал его голос… словно пациент до и после какой-то экспериментальной иммунотерапии. Он стал совсем другим человеком. Он едва ли принадлежал к тому же виду млекопитающих.

Где бы Карриер ни представлял этот ролик, он всегда становился кульминацией выступления. Профессор показал видео шестистам зрителям на ежегодной конференции Американской ассоциации общественного здравоохранения. На приеме после беседы он рассказал группе терапевтов еще более удивительную историю, стоящую за удивительным видео. И вот тогда будущее Робина начало от меня ускользать.

Я устроил ему охоту за сокровищами вдоль Миссисипи. Представьте себя каплей воды, которая проделала путь от ледникового озера в Миннесоте до Луизианы и Мексиканского залива. Мимо каких штатов вы бы проплыли? Какие рыбы и растения могли бы вам повстречаться? Какие достопримечательности и звуки вы бы увидели и услышали по дороге? Затея казалась достаточно невинной – тридцать лет назад я бы и сам мог получить такое домашнее задание. Но тридцать лет назад это была другая река.

Как часто случалось в те дни, Робин слегка перегнул палку. Охота за сокровищами превратилась в недельную экскурсию. Он рисовал карты и схемы, делал эскизы лодок, барж и мостов, целые подводные сцены, изобилующие экзотическими обитателями. Через несколько дней он появился рядом с моим столом в кабинете, протягивая покрытый эмалевой краской планшет, на котором проводил свои исследования.

– Запрашиваю обновление транспондера.

– А что с ним не так?

– Ну, папа. Ты называешь его «планетарным», но на самом деле это просто маленький браузер для детишек. Он меня никуда не пускает.

– Куда ты хочешь попасть?

Он рассказал мне, что ищет и как найдет.

– Хорошо. Сегодня используй логин «Тео». Но вернись в свой собственный профиль, когда закончишь.

– Урашеньки! Ты лучше всех. Я всегда так говорил. Какой пароль?

– Любимая птица твоей матери. Но летящая задом наперед.

В его взгляде отразилась жалость ко мне за то, что я выбрал такой очевидный секрет. Так или иначе, он вернулся к работе в полном восторге.

А вот когда мы воссоединились за ужином, Робин выглядел подавленным. Мне пришлось его разговорить.

– Ну как там жизнь на Миссисипи?

Он зачерпнул ложкой немного томатного супа у дальнего края тарелки.

– Вообще-то не слишком хорошо.

– Рассказывай.

– Все довольно плохо, пап. Точно хочешь знать?

– Я справлюсь.

– Я не знаю, с чего начать. Например, больше половины наших перелетных птиц нуждаются в реке, но утрачивают свою среду обитания. Ты знал об этом? Химикаты, которые фермеры распыляют на полях, попадают в реку, и амфибии мутируют. И еще лекарства, они попадают в канализацию, когда люди писают и какают… Рыба напичкана всякой химией. В реке даже больше нельзя плавать! И что в итоге? В дельте? Тысячи квадратных миль мертвой зоны.

Лицо Робби заставило меня пожалеть, что я дал ему свой пароль. Как настоящие учителя справлялись с этим? Как у них получалось устраивать экскурсии по реке, не подделывая данные и не игнорируя очевидное? Мир стал негодным для того, чтобы открывать его школьнику.

Он положил подбородок на руку, лежащую на столе.

– Я это на самом деле еще не проверил, но… с другими реками, вероятно, дела обстоят так же плохо.

Я обошел стол и встал за его стулом. Наклонился, обнял его за плечи. Он не поднял глаз.

– Люди об этом знают?

– Думаю, да. В основном.

– И ничего не делают, потому что…

Стандартный ответ – «Все дело в экономике» – был безумием. Я пропустил кое-что важное в обучении. Мне все еще чего-то не хватало. Я погладил его по макушке. Где-то под моими движущимися пальцами были те клетки, которые изменила обратная связь.

– Я не знаю, что сказать, Робин. Хотел бы знать.

Он