– Некоторые тогда думали, что вы замешаны. Я читала пометки в деле. Было предположение, что вы помогли папе заманить Амелию. Этакая команда похитителей – отец и дочь.

Перед глазами Лайлы всплыли новые образы. Ее отец поглаживает спину Амелии. Настойчиво предлагает отвезти обеих на пруд искупаться. Часами смотрит на них с переднего сиденья своей машины.

«Я должен быть уверен, что вы сможете держаться на воде. Я даже могу поплескаться с вами».

Боль. Досада. Изумление. Сидя у себя на кухне, она пыталась понять, что именно имеют в виду взрослые, когда спрашивают о «неподобающих прикосновениях».

На нее отец внимания почти не обращал, а вот Амелия – дело другое. Лайла тоже это замечала. Лучезарная и милая. Широкая улыбка, светлые волосы безупречно собраны в конский хвост.

– У вас есть ребенок. – Лайла откашлялась в надежде избавиться от дрожи в голосе. Джинни нахмурилась, и она поспешила перейти к сути: – Это не секрет. Когда вас повысили, назначив на эту должность, в газете появилась статья.

– Ведете расследование обо мне?

Нельзя позволить сбить себя с намеченного пути. В глубине своей истерзанной, ноющей души она нуждалась в понимании Джинни. Чтобы та услышала и осознала, каково быть настолько одинокой, чтобы ни за что не согреть выстуженную душу. Всегда балансировать на грани, когда одно слово может развеять тебя в прах и пустить по ветру.

– Что бы вы сделали для своего сына?

– Что угодно, – Джинни пожала плечами, – но я не вижу…

– Верно. – В точности, как и ожидала Лайла. – Без колебаний.

– И что это доказывает? – Пит развел руками. Это касается только ее и Джинни, так что мужской голос Лайла проигнорировала.

– Ваш сын знает, что значит безопасность. Знает, что родители его любят, потому что, думаю, ваш муж даст такой же ответ.

– Теперь мы отклонились от темы напрочь, – пробормотал Тобиас.

Джинни подняла ладонь, будто веля мужчинам заткнуться, ни на миг не отводя глаз от лица Лайлы.

– Объясните.

– Ваш сын понимает, что вы будете сражаться за него. Что вы любите и поддерживаете его. Он усваивает это на собственном опыте. Вы показываете ему это каждый день его жизни, и он несет эту безопасность в себе, независимо от того, ценит ли он это по-настоящему или еще нет. Она коренится настолько глубоко, но останется с ним навечно. И вы будете с ним. – Лайла со всхлипом втянула воздух, заставляя тело дышать через боль, пронзающую внутренности. – Знаете, чему я научилась у своих родителей?

Выражение лица Джинни выдавало пристальное – безраздельное – внимание, но что творится у нее в душе, оставалось тайной за семью печатями.

– Расскажите.

– Бескорыстная любовь – чушь собачья. Ловушка, заманивающая теплом и уютом, а потом – щелк – и ты ломаешься пополам. Как и надежда, она ослепляет и уничтожает. Бросает тебя хромым и неподготовленным к тому, что вот-вот нагрянет. – Ни разу в жизни ей не довелось пережить момент, когда все разыгралось бы по-другому. – Люди считают моего отца отвратительным чудовищем, но на самом деле он нарцисс, неспособный к любви. Может, и злой, но слишком поглощенный собой, чтобы хоть кто-нибудь мог оценить его по достоинству.

– А ваша мать? – Голос Джинни смягчился, стал вкрадчивее.

– Она показала, как сильно любила меня, когда бросилась с крыши, вместо того чтобы быть рядом и сражаться за меня. – Лайла изо всех сил сдерживалась, загоняя обратно панику, переполняющую ее изнутри. – Променяла меня на смерть.

Глаза Джинни на секунду закрылись, словно она усваивала услышанное.

– Депрессия может…

– Стоп. Никаких лекций. Не на эту тему. – Отпущение грехов матери Лайлу ничуть не интересовало. – Я знаю, что такое депрессия. Я в курсе, что ребенок не видит разницы между болью матери и своей собственной и что, будучи взрослой, я должна разглядеть психическое расстройство и не принимать ее решения на свой счет.

– Но?..

– Но мы все равно придем к тому же. У обоих моих родителей был выбор в том, что для них важно, и ни в одном из случаев я в ответе не учитывалась.

Они ушли, и жизнь ее сорвалась в штопор. Они спасовали, а она должна была принять это и жить припеваючи. Что ж, она никогда не жила припеваючи или хотя бы полной жизнью… и не прощала.

Люди думают, что тишина – это отсутствие шума, и порой это действительно так. Но порой она верещит настолько громко, что приходится изо всех сил удерживаться, чтобы не зажать уши.

Не способный стоять неподвижно слишком долго, Пит пошевелился. Продержался еще несколько секунд, но потом снова заговорил:

– Какое это имеет отношение к Аарону и его ученицам?

– Я не помогала отцу обольстить, а потом убить Амелию. Я была совершенно ошарашена и потрясена случившимся, – ответила Лайла Питу и снова переключилась на Джинни. – То же самое и с Аароном. Я понятия не имела о его извращенных потребностях, а если б и знала, то не стала бы ему помогать.

Взгляд Джинни блуждал по лицу Лайлы, изучая его.

– Но вы убили бы Аарона за то, что он сотворил то же, что погубило вашу семью?

– Ладно, погодите, – Тобиас выпрямился на стуле. – Это слишком большой скачок.

– Разве? – фыркнул Пит.

Джинни проигнорировала обоих.

– Вы не могли наказать своего отца. Вы были юны и уязвимы. Но теперь вы взрослая. Вам известны изъяны судебной системы. Вы понимаете, что некоторые лгут и им все сходит с рук.

– Совершенно верно, – Лайла кивнула.

– Вы не могли помочь Амелии, зато могли покарать Аарона.

Лайла опасалась мозгов и чутья Джинни с самого начала. Та всегда была самой умной в этой комнате, постоянно наблюдала и прислушивалась. Пока мужчины распускают перья и дерутся на пресс-конференциях за микрофон, она держится в тени. Ее мотивируют не слава или победа на выборах – а правосудие.

Ее представления о добре и зле наивны и просты. Лайле хотелось пробить в ее логике брешь и посмеяться, но Джинни производила впечатление человека, требующего уважения. И Лайла оказывала ей уважение с самого начала, потому что Джинни – единственный человек во всем этом, кто внушает ей страх.

В ответ Лайла выпустила свою последнюю пулю – смесь дезинформации и уверток.

– Вы смотрите не в ту сторону. В свете того, что нам теперь известно, совершенно ясно, что Аарон причинял вред тем самым детям, которых должен был защищать. Это могло породить бурю негодования. Создать подозреваемых. Тех, кого вам и в голову не пришло бы искать, потому что вы сфокусировались на мне.

– Вы говорите, как адвокат, – заметил Пит.

Лайла смотрела Джинни глаза в глаза.

– Я и есть адвокат.

– И она права, – Тобиас положил ладонь ей на бедро, деликатно призывая попридержать коней. Они пользовались этим невербальным способом общения во время ведения бессчетных дел и многочисленных совещаний. Сигнал означал «позволь уладить это мне». – Вы пустили следствие только в одном направлении, и это привело к тому, что вы проглядели истинную природу Аарона и его преступления. Сомневаюсь, что жители округа посмотрят на это сквозь пальцы.