– Гм, последний, значит, сто девятый?

– Так точно, боярин! – бодро отрапортовал Роська.

– Ага. – Федор благосклонно кивнул. – А какое самое большое число можно этими литерами записать?

– Какое угодно, только цифр больше будет, чем здесь!

– Нет, четырьмя литерами сколько записать можно?

– Девять тысяч девятьсот девяносто девять!

– Вот как … ну а тьму записать можно?

– Нет, боярин, пять цифр понадобится.

– Так, значит… – Федор задумчиво поскреб в бороде. – А скажи-ка, отрок…

– Урядник Василий!

– А скажи-ка нам, урядник Василий… вот этот шлем девяносто пятый…

– Девяносто первый, боярин!

– Да, девяносто первый, а как будет, к примеру, девяносто девятый?

Роська поискал, чем писать, потом макнул палец в миску с водой, стоящую под светцом и вывел цифры прямо на столе.

– Почему две? – тут же прицепился боярин Федор. – Здесь везде по четыре литеры!

Роська недоуменно оглянулся на Мишку, но тот демонстративно уставился в стену.

– Так, боярин… это же нули.

– Ну и что?

– Первый ноль означает, что нет тысяч, а второй, что нет сотен, – принялся объяснять Роська. – Десятков девять и единиц девять, вот и получается девяносто девять. А вот сто второй. Тысяч тоже нет, вместо них ноль, сотня одна – вот единица, десятков опять нет, вместо них ноль, а единиц две – вот двойка.

– Угу…

Боярин Федор снова полез в бороду – сказанное Роськой совершенно не укладывалось в систему его понятий о счете и числах. Вместо привычных литер «червь» и «фита» на столе перед ним были нарисованы две совершенно одинаковые хвостатые загогулины, означавшие, по словам мальчишки, число девяносто девять. Да еще какой-то непонятный «ноль», который, оказывается, означает полное отсутствие чего-то там… а зачем он тогда вообще нужен?

Мишке, в свое время, стоило огромного труда внедрить в головы отроков позиционную систему счисления. Дело дошло даже до игры в «солдатики», когда на столе выстраивались десятки и сотни глиняных фигурок.

– Так… Василий… и для чего тогда надо было делать запись из четырех литер, если две левые… ничего не значат? – Формулировка вопроса явно далась боярину с трудом.

– Ну почему же не значат? – Роська умел быть въедливым, как пожарный инспектор. – Они значат, что тысяч нет и…

– Ладно, ладно… значат так значат… – Федор утер со лба пот, а Коней глянул на Роську, как на заразного больного. – Но зачем четыре литеры, если, как я понял, можно обойтись двумя? Я ведь правильно понял?

– Да, боярин, можно. А зачем… – Роська надолго задумался. – Не знаю зачем, но для чего-то надо было. На железе же цифры выбивали, не просто же так.

– А подумай-ка еще! – влез в разговор Корней. – Гляди: ровно-то как выбито, аккуратно! Это труда-то сколько! И на каждом шлеме. Ну не зря же силы и время тратили?

Роська, за отсутствием растительности на лице, полез скрести в затылке, а Мишка почему-то вспомнил об оригинальной привычке Стерва чесать в аналогичной ситуации поясницу.

– Ну не знаю, – неуверенно произнес наконец Роська, – может быть, про запас?

– Какой запас? – чуть не хором вопросили Федор и Корней.

– Это… если они еще больше шлемов делать собирались… Ой! У Журавля что, тьма шлемов накована?

– …!!!

Мишка даже и не представлял себе, что боярин Федор способен столь витиевато сквернословить, впрочем, Корней от приятеля юности не отстал, и, хотя озвучивали они разные тексты, дуэт получился просто «ни в сказке сказать ни пером описать». Роська уставился на начальство со смесью испуга и удивления – слыхать-то он еще и не такое слыхал, но ругань-то была реакцией на его слова, вроде бы никакой крамолы в себе не содержавшие!

– Следующего звать? – деловито осведомился Мишка, чтобы прервать затянувшуюся паузу.

– Не надо… – Корней махнул рукой. – И ты, Василий, ступай. Молодец, хорошо выучился.

– Рад стараться, господин сотник! – гаркнул Роська так, что впавший в задумчивость Федор даже вздрогнул, потом четко развернулся через левое плечо и вышел из горницы.

– Михайла, чего ты там стоишь? Иди сюда, садись, дальше думать будем.

Мишка, помянув мысленно, что все время забывает подкинуть матери идею карманов, вытащил из малого подсумка цепочку с «номерным медальоном» и положил ее на стол перед дедом.

– Вы не обратили внимания на то, что такая у каждого журавлевца на шее висит?

– Да у них на шеях чего только не висит, язычники же! Кхе! Хотя вроде бы да. А, Федя? Не заметил?

– Да на них серебра больше трех пудов собрали, даже странно: откуда столько? Перстни, кольца, браслеты, ожерелья… всего и не упомнишь. – Федор сожалеюще вздохнул, его-то людям от всего этого богатства достался сущий мизер. – А что такое?

– Поглядите, господа бояре: здесь тоже цифры выбиты. Я проверил, и получилось, что одна и та же запись у каждого журавлевца сделана вот на такой пластинке, на доспехе, выжжена на сбруе и седле, на сапогах, даже на одежде вышита. Это – порядок, господа бояре. Очень жесткий и очень правильный. Хозяина любой вещи по этой записи можно определить, а если еще есть и списки, то всегда известно: сколько чего людям выдано, сколько на складе в запасе лежит. Это – порядок, придуманный для большого войска, а не для тех трех сотен, которые у Журавля есть. Ведь ты же, господин воевода, не знаешь, чего и сколько у каждого ратника имеется?

– Ну примерно, конечно, знаю. Но чтоб так точно… я же по кладовкам у них не шарю.

– А Журавль знает! И я тоже про своих отроков знаю! – Мишка заметил, что его слова очень не понравились деду, и тут же решил разрядить обстановку: – Хотите посмеяться? Наш порядок Осьма проверить захотел! Остановил Демку… урядника Демьяна посреди двора и потребовал быстренько сказать: что нам надо закупить для Академии с продажи досок и другого товара? Да еще торопить стал, мол, времени мало, а у самого еще ладья не загружена! Ясно – проверял!

– Кхе!

Мишка вдруг заметил, что и Корнея и Федора описываемый случай очень заинтересовал. Оба слушали внимательно, и Федор при этом косился на деда как-то… юмористически, что ли?

– Ну Демка отвел его на склад, – продолжил Мишка, – и дал три списка: то, что просто необходимо прямо сейчас, то, с чем можно подождать, и то, без чего можно было бы обойтись, но хотелось бы иметь. У нас такие списки давно готовы и все время исправляются или дополняются – купеческие сынки так складское дело изучают. А Осьма на бересту не смотрит, а все склад оглядывает: как полки сделаны, как товар разложен, какие надписи на полках. И тут ему Илья свиток подсовывает, чтоб расписался за товар, отпущенный на ладью.