Несколько лет назад в Ламантиновой бухте обосновались рыбаки, и скоро их поселение разрослось как на дрожжах, так что теперь в нем насчитывалось около полутора тысяч обитателей. Пополнялось же оно за счет авантюристов, съезжавшихся сюда со всех концов света и пользовавшихся, однако, весьма дурной славой, что было чересчур даже для Санто-Доминго, где на вопросы нравственности по большому счету смотрели сквозь пальцы!

В общем, независимо от того, было ли на то достаточно оснований или нет, поселенцы слыли отъявленными негодяями и разбойниками. Мирные леоганцы боялись их как огня, а флибустьеры лишь в случае крайней необходимости нанимали их матросами на свои корабли.

Было часов десять вечера, когда лодку, на которой Фрэнк вовсю работал веслами, вынесло носом на прибрежный песок бухты.

В домах, беспорядочно разбросанных по всему берегу, еще горел свет; таверны клокотали, точно громадные котлы; отовсюду доносились крики, хохот и пение, как будто в поселении царил общий праздник.

– Вытащи лодку на песок, – велел Босуэлл, спрыгивая на берег. – И можешь быть свободен, пока. У тебя есть пара часов, так что развлекайся, только слишком далеко не уходи, и главное – знай меру. Нам еще возвращаться на борт.

– Не беспокойтесь, капитан, все будет в ажуре, – отвечал другой, втаскивая лодку на берег.

– Главное – не бросай весла с парусом, иначе не видать тебе их как своих ушей.

– Да уж, чудесный остров, ничего нельзя оставить без пригляда.

– В общем, договорились – через два часа!

– Понятно, капитан, буду как штык.

Босуэлл надвинул на глаза свою широкополую фетровую шляпу, закутался в плащ и быстрым шагом двинулся вдоль берега прочь – конечно, чтобы сбить со следа матроса, дабы тот не пронюхал, куда он держит путь.

Но тот и не думал его выслеживать; взвалив на плечи лодочные снасти, он направился прямиком в таверну и, войдя туда, так там и остался.

Когда Босуэлл удостоверился, что за ним нет слежки, он свернул налево и через пару минут, оглядевшись во тьме, как будто узнал место, куда направлялся; дальше он зашагал на огонек, мерцавший, точно одинокая звезда на пустынном черном небосводе, в четырех-пяти сотнях туазов в стороне от крайних домов селения.

Чем ближе подходил он к огоньку, тем отчетливее тот проступал из мрака – и вскоре засверкал так ярко, что флибустьер уже мог различить невдалеке, прямо по ходу, небольшой домишко, наполовину сокрытый за вековыми хлопчатниками да прочими тропическими деревьями и окруженный живой изгородью из сросшихся диких кактусов.

– Ошибки быть не может – это, верно, здесь, – прошептал Босуэлл. – Да уж, как пить дать.

Он ускорил шаг и в следующее мгновение уперся в калитку – толкнул ее, но, вопреки простым местным нравам, она оказалась заперта на крепкий замок, а изнутри, похоже, еще и на засов, поскольку даже не шелохнулась.

– Еще пару раз вот так толкнешь – и получишь по башке! – послышался из-за изгороди насмешливый окрик.

– Эй, это ты, Дэникан? – крикнул в ответ флибустьер. – Тем лучше!

– Капитан! – окликнул Дэникан, эдакий верзила с бледным, изможденным от лишений и излишеств лицом, и поспешил отворить дверь.

– Спасибо, – проговорил Босуэлл, разглядывая замызганное рубище, вроде как прикрывавшее верзилу, хотя на самом деле тот стоял перед ним скорее полуголый. И прибавил: – Вот тебе унция, хоть штаны себе купи.

– Благодарствую, – весело бросил разбойник. – Вы, как всегда, щедры. Унция нам сейчас в самый раз, только, ежели вам все едино, капитан, я ее лучше пропью – больше проку будет.

– А одежда?

– Да ну ее, здесь и так жарища!

– И то верно, – рассмеялся Босуэлл. – Ладно, как знаешь, любезный. Я дал тебе денег, стало быть, теперь они твои – делай с ними что хочешь.

– Отлично! Золотые слова!

– Я условился о встрече у тебя с двумя молодцами – они здесь?

– Да, капитан. Уже с полчаса как вас дожидаются.

– Прекрасно! Не хочу, чтоб нам мешали, так что посторожи снаружи.

– Понятно, капитан! И мышь не проскочит, даю слово.

– Веди!

Дэникан запер калитку изнутри на здоровенный засов, перехватил ружье под мышку и проследовал в дом впереди флибустьера.

Им понадобилось всего лишь несколько минут, чтобы пройти через сад к дому, куда можно было попасть через трехступенчатое крыльцо.

Несмотря на неопрятный, убогий вид хозяина, поскольку дом и правда принадлежал Дэникану – однажды ему подфартило выиграть его у человека, который его построил, – так вот, сам дом, скажем прямо, был беленький, опрятный, ухоженный и хорошо обставленный – словом, имел достойный вид и радовал глаз. Между тем, бог свидетель, если бы эти стены умели говорить, они поведали бы немало ужасов – жутких историй, безмолвными и бесстрастными очевидцами коих им пришлось стать.

Дэникан, больше известный по прозвищу Шпорник, был, пожалуй, самым отъявленным негодяем в Ламантиновой бухте, где, впрочем, таких, как он, и без того хватало. Этот мерзавец был замаран участием в самых жестоких злодеяниях; отупевший от пьянства, погрязший в самых постыдных пороках, он превратился в сущего зверя и за пригоршню золота был способен на все: то был уже не человек, а шакал.

Он провел Босуэлла в довольно просторную, изящно меблированную комнату, где за столом, уставленным остатками обильной трапезы, друг напротив друга сидели двое – они курили, потягивали кофе и ликеры.

По сигналу Босуэлла хозяин дома ретировался и закрыл за собой дверь.

При появлении флибустьера двое незнакомцев тут же прервали разговор. Отложили трубки и встали из-за стола в ожидании того, что скажет им Босуэлл.

Флибустьер же какое-то время стоял неподвижно, прислушиваясь к удаляющимся шагам хозяина дома; когда снова стало тихо, он сделал два шага вперед и учтиво приветствовал обоих незнакомцев.

– Не соблаговолите ли сказать мне, господа, – обратился к ним он в самой изысканной манере, – что за птица первой затягивает свою песнь в полях следом за жаворонком?

– Кеклик, – с поклоном ответствовал один из них.

– Вы окажете мне высочайшую любезность, господа, коли соблаговолите ответить, – поклонившись в свою очередь, продолжал флибустьер, – какая из диких кошек, вернувшись на лоно природы, учиняет величайшее разоренье в лесах?

– Онцилла! – тотчас отвечал второй незнакомец.

Флибустьер опять поклонился.

– А теперь, после того как мы удовлетворили ваше любопытство, – молвил один из них, – позвольте и нам, сударь, кое о чем вас расспросить?

– Я поступил бы несправедливо, отказав вам в такой просьбе, господа, после того как вы соблаговолили дать исчерпывающие ответы на мои вопросы. Спрашивайте же, сделайте одолжение!