– Господин герцог, – ответствовал господин д’Ожерон, – ваши слова глубоко тронули нас. И эхом отозвались в наших сердцах. Они вполне достойны одного из храбрейших и благороднейших сынов такой великой рыцарской державы, каковую являет собой Испания. Искренне благодарю вас за ту признательность, что вы выразили в отношении Франции. И что бы там ни было, вы никогда не будете нашим врагом, да и не сможете им быть. Гостеприимство, которое было вам оказано нашей родиной и о котором вы сохранили столь трогательные воспоминания, делает вас в наших глазах неприкосновенным.

– Спасибо всем нам, господин д’Ожерон, – проговорил Монбар с воодушевлением. – Мы всем сердцем поддерживаем ваши достойные слова. Уж мы-то сумеем подняться до высоты ваших чувств и таким образом выразить наше глубокое почтение и вам, господин герцог, – прибавил он, учтиво склонившись перед испанским вельможей. – От имени Береговых братьев Санто-Доминго и Тортуги, одним из предводителей которых я имею честь быть, прошу принять их самую искреннюю благодарность за то великодушие, что вы так здорово выразили на словах. Вы говорили от всего сердца, и мы высоко ценим величие и подлинное благородство выражений, высказанных в наш адрес. И раз уж его католическому величеству королю Испании угодно сохранить за вами вице-королевство Перу, берега этой прекрасной страны будут навсегда избавлены от визитов наших кораблей, как дружеских, так и союзнических. В случае же, а от его воли никто не застрахован, если вам понадобится наша помощь, можете на нее рассчитывать так же, как мы полностью полагаемся на ваши заверения.

– Господа, – с чувством продолжал герцог, – ваши слова переполняют меня радостью. Я еще раз подтверждаю то, что говорил прежде. И пью за ваше здоровье, благополучие и за наш нейтралитет.

С той минуты, как высокородный испанец впервые взял слово, Босуэлл делал вид, будто не обращает внимания на то, что говорилось. Когда же ему подносили бутылки с вином, он равнодушно отстранял их, и его бокал так и стоял перед ним пустой. Наконец, когда герцог предложил вышеупомянутый тост за здравие и прочее, английский флибустьер нарочито перевернул свой бокал вверх дном и, пожав плечами, откинулся на спинку стула.

Столь откровенное пренебрежение правилами приличия со стороны такой личности, как Босуэлл, особенно за столом человека, чье приглашение он принял, да к тому же в присутствии двух дам, поразило всех присутствующих. Но ни один из них, однако же, не счел необходимым сделать ему замечание, опасаясь таким образом допустить бестактность. Сказать свое слово в этом случае был вправе только хозяин дома. Лишить же его такого права означало бы нанести ему серьезное оскорбление. Каждый это отлично понимал и молчаливо ждал, хотя в душе испытывал огорчение по поводу происшедшего.

Герцог все видел, но он обладал обостренным чувством такта и потому сдержался.

– Боже мой! – проговорил он с самым непринужденным видом. – Вас, кажется, забыли обслужить, сударь, раз вы даже не пригубили из своего бокала?

– Вовсе нет, сударь. Напротив, я мог бы сколько угодно наполнять свой бокал, будь у меня охота.

– Стало быть, у вас, сударь, были достаточные основания поступить так, как вы поступили?

– Да, сударь, достаточные, даже чересчур, – тем же тоном отвечал флибустьер.

– И свои причины, сударь, вы держите в тайне?

– Отнюдь, господин герцог.

– Значит, с моей стороны не будет бестактностью, если я попрошу вас их назвать?

– Никоим образом.

– А коли так, сударь, соблаговолите объясниться.

– С какой стати? – как ни в чем не бывало бросил Босуэлл.

– Хотя бы в оправдание странного, как сдается всем присутствующим, поведения человека, сидящего за моим столом, который без малейшего повода с моей стороны наносит мне смертельное оскорбление.

– Я не собирался оскорблять вас, сударь, просто мне хотелось показать, что у меня есть право не поддерживать здравицы, которые мне не по вкусу.

– И все же я жду объяснений.

– Хорошо, раз вы настаиваете. Объяснение мое будет коротким, и думаю, оно вас удовлетворит. Я не француз, сударь, я милостью божьей имею честь быть англичанином.

– Простите, сударь, – вмешался Олоне, – я ничего не понял из первых слов вашего объяснения.

– Неужели! – бросил буканьер с надменно-презрительным видом.

– Мне не нравится, – продолжал молодой человек твердым голосом, – как вы тут вызывающе бахвалитесь перед нами, что вы не француз, в то время как это больше нам пристало гордиться, что вы не наш соотечественник.

– Сударь! – гневно вскричал Босуэлл.

– Потише, сударь! Разве не видите, мы не можем продолжать разговор в подобном тоне при дамах.

– Ладно, сударь, тогда нам ничего не стоит встретиться в другом месте.

Олоне собрался было сказать в ответ что-то дерзкое, но Монбар жестом остановил его и самолично обратился к англичанину.

– Довольно об этом, Босуэлл, – строго проговорил он. – Ваше поведение безобразно. Вы сами испрашивали приглашение у господина де Ла Торре, что оправдывает ваше присутствие среди нас, но вы явились на обед лишь с одной целью – искать ссоры.

– Монбар!

– Не отпирайтесь, я знаю. А еще я знаю, что эту ссору вы собирались затеять с Дрейфом, общим нашим другом. Дрейфа здесь не оказалось, и тогда вы попытались оскорбить всех нас. Олоне принял ваш вызов в тот самый миг, когда я собирался сделать это сам. Теперь все ясно. Договаривайте же то, что вы начали говорить господину де Ла Торре, мы все внимание.

– Так и быть! – с усмешкой проговорил Босуэлл. – Я хотел сказать, господин де Ла Торре, что меня как англичанина не касается сделка, на которую вы пошли с оглядкой на…

– Вот вам еще один выпад, – перебил его Монбар.

– Верно, – признался Босуэлл, – я имел в виду ваше учтивое обхождение с французскими буканьерами.

– Что сие означает, сударь? – сухо спросил герцог.

– Всего лишь то, сударь, что я намереваюсь нанести вам еще один визит в ближайшее время.

– Я приму вас самым достойным образом, сударь, так что, надеюсь, вы это запомните надолго. И когда же вы намерены почтить меня очередным своим посещением? Не позволите ли узнать?

– Разумеется, сударь! Я хочу дать вам время получше обустроиться в вашем вице-королевстве. Стало быть, где-то через полгода. Самое позднее – через год.

– Буду ждать вас в назначенные вами же сроки, сударь.

– Как угодно.

Босуэлл встал.

– Прощайте, господа, – бросил он.

– Простите, дорогой капитан, – сказал ему Монбар, – я вас провожу. И вы извините меня, господин герцог. Через пять минут я вернусь.

Они вдвоем вышли, а через некоторое время Монбар действительно вернулся – сел на место и, наполнив свой бокал, обратился к присутствующим.