– Браво! – горячо воскликнули буканьеры.

– Ума не приложу, черт бы меня побрал, где этот дьявол понабрался таких слов, – заметил Дрейф с улыбкой. – Но, тысяча чертей, брат, ты и впрямь покорил мое сердце. Чем больше я тебя узнаю́, тем крепче люблю.

– Значит, мы отлично понимаем друг друга, – с жаром продолжал молодой человек, – потому как то же самое происходит и со мной.

– Олоне, – проговорил Монбар приятным, мелодичным голосом, придававшим несравненное благозвучие любым его речам, – не пойми я, что вы уже брат Дрейфа, я просил бы вас о чести быть моим братом. – И, протягивая ему руку, он с чувством прибавил: – Хоть мы и не братья, зато будем друзьями, верно?

– Я еще не сделал ничего, чтобы удостоиться такой чести, – ответствовал молодой человек, горячо пожимая Монбару руку. – Но скоро, надеюсь, я докажу, что достоин дружбы, которой вы меня удостаиваете и которую я с радостью принимаю.

– Определенно, Дрейф, – с улыбкой продолжал Монбар, – у тебя счастливая рука: этот парень – прелесть. Что до меня, я тоже в нем души не чаю. И прощаю Железной Руке его нескончаемые разглагольствования.

Некоторое время спустя флибустьеры распрощались.

Дрейф и Олоне остались одни.

Хотя герцог де Ла Торре и сыграл определенную роль в нашей истории, значимость, которую вскоре должен обрести этот герой, заставляет нас познакомить с ним читателя поближе. Прежде всего, нам придется объяснить, благодаря какому стечению обстоятельств он, кастильянский вельможа, вице-король Перу, в то самое время, когда Франция объявила войну Испании, был вынужден по срочному приказу господина Кольбера сесть вместе с семьей на судно Вест-Индской компании «Петух» вместо фрегата «Пор-Эпик», столь любезно предоставленное в его распоряжение всемогущим министром короля Людовика XIV.

Род герцогов де Ла Торре, бесспорно, принадлежал к числу самых благородных в Испании. История его восходит к незапамятным временам зарождения испанской монархии. В числе сподвижников Пелайо, скрывавшихся в пещерах Ковадонги и вышедших с ним на свет божий в 718 году, дабы одержать победу над маврами в знаменитой битве, после которой астурийцы[32] избрали его своим королем, значился некий дон Блаз де Саласар-и-Фонсека, великан, наделенный недюжинной силой, – он-то и отличился в упомянутом сражении и снискал себе славу несокрушимого губителя мавров, защищая будущего короля Пелайо, коего он не оставлял на поле брани ни на миг.

Так вот, этот самый дон Блаз Саласар, ставший позднее графом Медина-дель-Кампо, и был родоначальником благородного семейства герцогов де Ла Торре.

Сей именитый род, влияние коего только упрочивалось при королях, в дальнейшем сменявших друг друга на испанском престоле, – ибо отпрыски его продолжали неизменно оказывать неоценимые услуги своим монархам – гордился белизной и свежестью своей кожи и особенно светло-русым цветом своих волос, что роднило его с Гусманами и некоторыми другими семьями первых испанских грандов, свидетельствуя о чистоте его древнего происхождения, не замутненной примесями чужих кровей.

При Филиппе IV, во время борьбы австрийского двора против кардинала Ришелье, герцог де Ла Торре, отец героя нашей истории, был ошибочно причислен к зачинщикам Каталонской смуты, в которой между тем он не принимал никакого участия, и обвинен в государственной измене.

Герцог де Ла Торре, зная, что это обвинение выдвинул против него Оливарес, его смертельный враг и всемогущий министр безвольного Филиппа IV, из осторожности счел благоразумным, невзирая на свою безусловную невиновность, не сдаваться в руки врагам; и, поскольку его замок стоял неподалеку от французской границы, он не колеблясь переправился через нее, забрав с собой все состояние, какое только мог спасти. Несколько дней герцог провел в Перпиньяне, дожидаясь герцогиню и их сына, которые вскоре нагнали его; и вслед за тем он прибыл в Версаль, где ему оказали самый радушный и почетный прием.

Но герцог, невзирая на сделанные ему выгодные предложения, неизменно отстранялся от них, ибо не желал причинять вред родине в угоду своим врагам. Такое отношение в конце концов принесло плоды. Спустя несколько лет, уже при Карле II, благодаря влиянию, коим пользовался дон Хуан Австрийский, сводный брат короля, герцога наконец признали невиновным. Он вернулся в Испанию и был восстановлен во всех правах и привилегиях.

А за семь или восемь лет до того счастливого события герцог женил своего сына, графа Медина-дель-Кампо, на юной сироте, несказанно богатой родственнице первых родов Франции. То было время несовершеннолетия Людовика XIV.

Доктор Гено, врач кардинала Мазарини и королевы-матери, регентши королевства, по смерти графини де Манфреди-Лабом был назначен опекуном ее дочери, тем более что она появилась на свет у него на глазах и он питал к ней поистине отеческие чувства. Королева с кардиналом проявляли живейший интерес к судьбе Санции, благо она отличалась восхитительной красотой и ангельским характером.

Граф Медина-дель-Кампо влюбился в юную девицу с первого же взгляда. Со своей стороны, и Санция как будто не оставалась к нему равнодушной. Ко всему прочему заметим, положение герцога де Ла Торре в то время было довольно шатким. На его имущество, размещавшееся целиком в Испании, был наложен запрет, и он перестал получать с него доходы. Герцог был принужден жить лишь на то, что сумел вывезти с собой при бегстве, однако средства его были весьма ограниченны, тем более что он, хоть и мог с легкостью и сколько угодно брать взаймы у многочисленных своих друзей, был слишком горд, чтобы получать ссуды, которые не имел бы возможности потом с уверенностью погасить: необходимость поддерживать достойное положение только усугубляла тяготы его и без того жалкого существования.

Вот почему герцог с огромной радостью принял предложение, которое сама королева сделала ему как-то вечером за игральным столом у Мазарини. А любовь его сына к мадемуазель де Манфреди-Лабом, в довершение всего, склонила его к согласию на их союз, поскольку он убедил себя, что его решение продиктовано не низменными интересами, а желанием осчастливить своего сына.

Королева хотела взять на себя все свадебные расходы; самое же бракосочетание с большой пышностью состоялось в кафедральном соборе Парижской Богоматери, где присутствовали все представители высочайшей французской знати.

Сей союз, заключенный, что называется, на небесах, много лет оставался бесплодным, к вящему огорчению герцога де Ла Торре; его отчаяние усугублялось еще и тем, что госпожа Медина-дель-Кампо после нескольких неудачных беременностей в конце концов родила дочь, нареченную при рождении Виолентой. А герцог-то ждал внука – продолжателя своего рода.

В 1661 году, когда Месье[33] женился на Генриетте Английской, графиню Медина-дель-Кампо назначили фрейлиной Мадам[34].