– Помощь.

– Ее я не хочу.

– Нет? Тогда чего ты хочешь?

– Умереть!

Реакция Конрада была мощной.

Его ладонь до боли сжала руку Эммы, и по дрожащей нижней губе она поняла, что он пытается вернуть самообладание.

– Ты шутишь.

– Нет. Я серьезно.

– Но почему?

– По многим причинам. Из-за своей паранойи я убила Паландта и Филиппа. И не дала спасти Сильвию.

– Но не намеренно, – энергично возразил Конрад. – В этом нет твоей вины.

Эмма покачала головой. Ее глаза были покрасневшими, но ясными. Она больше не плакала.

– Филипп… – сказала она. – Без Филиппа моя жизнь не имеет смысла. Я любила его. Какой бы свиньей он ни был. Без него я ничего не стою.

– Без этого изменника ты стоишь намного больше, – произнес Конрад неожиданно громким голосом. – Если кто-то и виноват в твоем жалком состоянии, то неверный, самолюбивый супруг. Мало того что он при жизни изменял тебе и уделял мало внимания, так еще и после смерти повергает в глубокое отчаяние. – Конрад снова ослабил хватку и понизил голос, что стоило ему немалых усилий. – Ты невиновна, Эмма. Это была самооборона.

Она вздохнула:

– Даже если ты убедишь в этом судей, я все равно не хочу больше жить. Ты должен это понять, Конрад. Я психиатр. Я видела ужасные падения людей, и мне было невыносимо заглядывать в эти бездны. А сейчас я сама на дне.

– Эмма…

– Ш-ш-ш… пожалуйста, послушай меня, Конрад. Я уже не знаю, что мне думать. Я была так уверена, что меня изнасиловали. А теперь? Это не жизнь, когда не можешь отличить бред от правды. Для меня это не жизнь. Я должна окончить ее. Но без твоей помощи я не справлюсь. Ты наверняка знаешь кого-нибудь, кто может достать мне средство, название которого я тебе напишу.

– Ты просто…

– Сумасшедшая. Именно.

– Нет. Я не это хотел сказать.

Конрад помотал головой. Еще никогда Эмма не видела его таким грустным и беспомощным.

– Это правда. У меня дефект.

– Просто живая фантазия, милая. И стресс. Большой стресс.

– Другие тоже в стрессе, но у них нет галлюцинаций об изнасилованиях в воображаемых гостиничных номерах.

– У них нет твоей силы воображения, Эмма. Вот подумай: в тот вечер у тебя был сложный доклад, тебе пришлось защищаться от публичных нападок коллег. Вполне понятно, что в такой исключительной нервозной ситуации ты потеряла контроль. Полагаю, что по телевизору ты видела сообщение о Парикмахере и с твоей буйной фантазией представила себя одной из его жертв. Потребуется много времени, но вместе с доктором Ротхом мы обязательно найдем выход.

– Я не хочу этого.

Конрад снова сжал ее руку, словно это насос, которым можно закачать в нее новую волю к жизни.

– Эмма, подумай. Тебе уже однажды помогли. Тогда, в детстве, когда твоя фантазия выкидывала номера.

«Артур».

Эмму охватила неожиданная меланхолия, и она вспомнила о своем выдуманном друге детства, которого вначале так боялась. Многое стерлось из памяти. Только мотоциклетный шлем и шприц в руке Артура преследовали ее еще много лет после терапии, которая – как теперь представлялось – все-таки была не такой успешной.

У Эммы закрывались глаза, и она больше не боролась с усталостью, за которой следовали обрывки воспоминаний – предвестники сновидений.

Слова ее отца: «Немедленно убирайся. Или тебе не поздоровится».

Голос из шкафа: «Он так сказал?»

Крики матери, когда она потеряла ребенка на четвертом месяце беременности.

Таблетка следующего дня.

Ее собственный голос, кричащий на Сильвию: «Меня обрили и изнасиловали. В моем номере был мужчина…»

«Да. Как и Артур в твоем шкафу…»

Эмма резко открыла глаза. Выбралась из дурманящего тумана на поверхность.

– Что с тобой? – спросил Конрад, который все еще держал ее руку.

– Откуда она знала его имя? – По ощущениям язык весил несколько килограммов. Она с трудом им шевелила.

– Прости?

– Артур. Откуда Сильвия знала его имя?

– Ты говоришь сейчас о том призраке? Она посмотрела на растерянного Конрада:

– Видишь, я даже тебе никогда не называла его имени. Ты сегодня услышал его в первый раз, когда я рассказала о моей ссоре с Сильвией. Как она пришла ко мне домой и обвинила в том, что я не хочу, чтобы у нее был ребенок. Потом она еще говорила, что я уже в детстве лгала. Когда выдумала Артура. Но я познакомилась с Сильвией уже после терапии. И никогда не рассказывала ей об этом.

Конрад пожал плечами.

– У нее была связь с Филиппом, – буркнул он. – Наверное, он рассказал.

Эмма заморгала.

– Да послушай же. Даже Филипп ничего об этом не знал. Я молчала об Артуре. После сеансов психотерапии в моей юности я не хотела произносить его имя вслух, это было суеверие. Я думала: если не буду называть его, то Артур больше никогда не придет, понимаешь?

«Я рассказала о нем только родителям и психиатру. Откуда тогда Сильвия знала его имя?»

Эмму трясло. На долю секунды ей показалось, что она знает ответ. И этот ответ указывал на такую ужасную правду, что Эмме хотелось с криком выбежать из палаты.

Но потом ответ исчез, вместе с ее способностью оставаться в сознании.

И единственное, с чем Эмма погружалась в сон, было чувство страха – намного хуже, чем в тот день, когда она приняла посылку для соседа.

Доктор Ротх был рад. Эксперимент, который он по большей части финансировал из собственного кармана, прошел очень успешно.

Он почти сожалел, что не может продолжить его, но занятый им реабилитационный спортзал был срочно нужен, а декорации вряд ли могли пригодиться для чего-то еще.

– Значит, на этом все? – спросил его Конрад, который стоял рядом и бдительно наблюдал, как два грузчика выносят из зала его диван. После беседы с Эммой адвокат хотел подышать свежим воздухом и какое-то время гулял по парку. Сейчас он выглядел отдохнувшим.

– Шарада закончилась?

Адвокату по уголовным делам пришлось говорить громче, потому что со всех сторон жужжали шуруповерты, с помощью которых демонтировали декорации. В воздухе пахло свежими древесными опилками. Ротх с детства обожал этот запах. Он ходил в школу с художественным уклоном. Столярные работы были обязательным предметом. Возможно, этим и объяснялась его склонность к креативным методам.

– Да, полагаю, на этом все, – ответил Ротх. – Только если фрау Штайн не рассказала вам чего-то, что может быть важно для моей работы.