Шрифт:
Интервал:
Закладка:
За пятничную невоздержанность пришлось расплачиваться, и следующий день практически выпал из жизни. Роб все выходные старался окружить меня максимальной заботой, а детям сказал, что мне нужен покой. Пожалуй, так и было, хотя наедине с Робом в огромном доме я порой чувствовала себя как в клетке. Спастись удавалось только в саду. Если Роб и замечал мою враждебность, то не подавал виду; я тоже держала свои мысли при себе. Мысли довольно неутешительные и подолгу не дающие уснуть: о том, что все мужчины в моей жизни так или иначе пытаются меня контролировать.
Я машинально считаю каждый вдох и выдох спящего мужа, а мое сознание блуждает где-то далеко, в закоулках памяти, которые одновременно пугают и притягивают. Иногда я вижу ужасные картины. Мы с Ником за дверью его кабинета; наши лица почти соприкасаются, я прижимаюсь спиной к стене. Улыбка Томаса – загадочная и опасная. Лестничная площадка, безудержная ярость Роба. Когда утром Роб уходит на работу, я испытываю колоссальное облегчение. Наконец одна.
Сижу за ноутбуком с чашкой кофе и смотрю в окно. При виде сада за домом становится немного веселее. День стоит солнечный, почти летний; решаю выйти на улицу и насладиться тишиной и хорошей погодой.
Ветер утих, однако последствия непогоды видны невооруженным глазом. Поднимая с клумбы сломанную розу, я ударяюсь лодыжкой о ветку, и боль пробуждает воспоминания. Я пыталась убежать. Я потираю ушибленную ногу и жду, пока картина станет более четкой, а перед глазами развернется сюжет. Я пыталась убежать и врезалась лодыжкой во что-то твердое. В дерево. Я убегала из кабинета Ника. Но когда и куда? Думай, Джо! Думай! Выпрямившись, я прикрываю глаза, подставляя лицо ветру, который снова набирает силу. На улице темно и зябко, я в пальто; значит, это произошло еще весной. Когда в первый раз я выпила лишнего и поцеловала Ника. Кажется, он сказал, что это было в феврале? По его словам, потом я убежала. Куда? Здание центра было погружено в темноту. Я захлопнула за собой дверь и бросилась на улицу, куда глаза глядят. Дорога привела меня к квартире над баром. Я искала дочь, но ее не было дома. Зато был Томас.
Я разглядываю наливающийся синяк на лодыжке и понимаю, что нужно идти в бар. Прямо сейчас, пока воспоминания свежи.
В «Лаймз» тихо – всего три человека на весь зал: бармен с пугающими тоннелями в ушах и пара, сидящая в углу с пустыми бокалами. Еще рано, Томас и завсегдатаи появятся ближе к вечеру. Наверное, не стоило спешить, но я жажду найти ответы на свои вопросы и боюсь, что от ожидания решимость угаснет.
– Привет! – говорит молодой бармен, теребя изуродованную мочку. – Что будете пить?
– Я ищу Томаса. Он здесь?
Бармен пожимает плечами. Томас бегает по делам, и неизвестно, когда будет, сообщает он с ноткой усталости в голосе. Я заказываю кофе и сажусь за стойку подождать. Покосившись на меня, бармен интересуется, знакомы ли мы, и, получив ответ восклицает:
– Точно, та самая секси-мамаша! Яблоко от яблони…
– Простите? – ледяным тоном парирую я, и бармен осекается, хотя и продолжает нагло ухмыляться себе под нос. Я быстро выпиваю кофе, обжигая губы.
– Спасибо. – Бармен разглядывает полученную от меня десятифунтовую купюру.
– А вечером Томас будет? – Я кладу сдачу в кошелек.
– Кто знает?.. Передать, что вы его ищете?
– Спасибо, не надо, – отвечаю я.
Я выхожу на улицу, залитую ярким светом. От внезапного выпада бармена щеки до сих пор пылают. Томас ведь не мог ему… похвастаться? Тот вечер я помню урывками: сначала напилась и приставала к Нику, потом сбежала от него в бар. Дорого бы я заплатила, чтобы вспомнить те события. Перед глазами вновь встает обнаженный торс Томаса. Я смотрю на часы, потом на бармена, наблюдающего за мной сквозь стеклянную дверь, разворачиваюсь и быстро шагаю прочь.
Жилой комплекс представляет собой массивную конструкцию из стекла и металла. Трехэтажное здание, окруженное ухоженными газонами и клумбами. Интересно, сколько Роб платит за коммунальные услуги? Хотя отсюда до бара минут десять пешком, район выглядит совершенно другим – дорогим и благополучным. Я пытаюсь вспомнить Сашин адрес – Роб называл мне номер квартиры, но цифры путаются и скачут в голове. Сажусь на скамейку в парке и разглядываю входные двери. Всего тут три подъезда. Когда мне наскучивает, я перевожу взгляд на тонированные окна. Интересно, видит ли меня Томас?
Подходя к первому подъезду, чтобы изучить список фамилий, я внезапно замечаю Ника. Его торчащие иглами волосы и кожаную куртку трудно не узнать. Наверное, он тоже тут живет, в дорогой квартире, о которой его подопечные из центра соцпомощи и мечтать не могут. Ник энергично шагает в глубину парка. Я торопливо скрываюсь в тени, прижимаясь спиной к холодной каменной стене, когда дверь с громким сигналом открывается, и из дома выходит женщина примерно моего возраста. Она спрашивает, нужна ли мне помощь – скорее высокомерно, чем участливо.
– Нет-нет, простите. Я тут не живу, просто ищу одного человека.
– А кого? – Дверь захлопывается. Пошарив в сумке, женщина извлекает оттуда мобильный телефон. – Наконец-то!
– Мою дочь, Сашу Хардинг. Она тут живет с молодым человеком, Томасом… – Я краснею. – Простите, я не знаю его фамилии.
– Номера квартиры тоже не знаете? Тогда, извините, ничем помочь не могу.
Я принимаюсь изучать бесконечно длинный список жильцов. Некоторые фамилии написаны четко, другие неразборчиво и от руки. Есть и пустые места. Когда я натыкаюсь на фамилию Ника, сердце начинает колотиться, и я поневоле оглядываюсь. Наконец я дохожу до конца списка. Увы, все усилия были напрасны. Саша не взяла себе за труд зафиксировать фамилию на табличке.
Уже собираясь уходить, я вздрагиваю: на ступеньках стоит Томас с сигаретой в руке.
– Ты ко мне? – Он подносит зажигалку к погасшей сигарете.
– Вовсе нет. Я…
Ухмыльнувшись, он пускает дым через нос.
– Джо, ты приходила в бар. Ты явно меня ищешь.
– Ничего подобного, мне нужна Саша. – Я отворачиваюсь, пряча пылающие щеки.
– Ладно, пока! – говорит он вслед, явно забавляясь.
Надо было не отступать от плана и прямо спросить его, что случилось в тот вечер. Хотя вряд ли Томас стал бы меня успокаивать: он откровенно наслаждается, глядя, как я страдаю. Каждый раз на пороге очередного открытия меня что-то удерживает от решающего шага. Страшно произнести вопрос, который я все равно обречена задать, и тем самым как будто подтвердить нечто ужасное. Что мы делали в тот вечер, Томас? Что?
Август этого года
Наверное, самые ужасные жизненные трагедии разыгрываются около трех часов дня в будни, когда их меньше всего ждешь. Ты вечно боишься худшего: даже когда все складывается вполне благополучно, ты страшишься потерь. И вот в обычный день, когда ничто не предвещает беды, у тебя разом выбивают опору из-под ног и ты понимаешь, что катастрофа застала тебя врасплох и предотвратить ее не было ни малейшего шанса.