— Кнопка! Это ты!?

Я резко оборачиваюсь и вижу… Лукаса Гранде. Он же Аптекарь. Мальчик из моей школы, который варварским методом украл мой первый поцелуй.

Господи, я что, зашла в его аптеку???

— Привет, Лукас, — выдавливаю из себя скупую улыбку.

Как я могла зайти и не посмотреть название аптеки?

Лукас подходит ко мне вплотную и обнимает.

— Очень рад тебя видеть, Кнопка! Сколько мы не виделись? С тех пор как я школу окончил? Я вроде на два года был старше тебя.

— Ага…

— Как твои дела? Как жизнь?

— Да все нормально, магистратуру вот заканчиваю… А ты как?

— Я тоже потихоньку. Доучиваюсь в медицинской академии и уже во всю вливаюсь в семейное дело. Отец поручил мне курировать аптеки в Париже, вот заехал в эту, чтобы проверить, все ли лекарства есть в наличии. — Он делает паузу и начинает переминаться с ноги на ногу. — Слушай, Кнопка, прости меня, а? За то, что в школе было. Знаешь, я сейчас вспоминаю и даже поверить не могу, что все мы были такими злыми и жестокими. Дети не должны быть такими…

Мне не послышалось? Главное зло «Большого дуба» Лукас Гранде по кличке Аптекарь извиняется передо мной?

— Да все в порядке, Лукас… — мямлю и смущенно улыбаюсь.

— Нет, не в порядке. Я никогда в жизни не отправлю своих детей учиться в такой интернат. Это же просто обитель зла и разврата. Так не должно быть. Прости меня, Кнопка, за тот ужасный поцелуй. Я не должен был так с тобой поступать. Ты ведь согласилась на это ради Флёр. Только сейчас я понимаю, как сильно она тебе дорога…

Упоминание Флёр резко резануло по сердцу и обнажило все мои затянувшиеся раны. Я стою, застыв, а Аптекарь тем временем продолжает:

— Знаешь, моя семья сейчас помогает ей с лекарствами. Родители Флёр обратились к моим, оказывается, они были знакомы, когда мы учились в школе. Правда, они слишком поздно обратились…

— Что? — я недоуменно перебиваю его. — О чем ты говоришь?

— О Флёр. Мы помогаем ей с лекарствами.

— С какими лекарствами? Она чем-то болеет? — выдавливаю из себя и чувствую, как резко пересохло в горле.

Лукас вытягивает лицо в удивлении.

— А ты разве не знаешь???

— Нет… Мы потеряли связь после школы…

Аптекарь нервно прочищает горло.

— Я не знал… Прости…

— Так а что с ней?

— Лейкемия последней стадии. И уже очень давно. Они поздно попросили нас о помощи, к сожалению. Если бы на несколько лет раньше, то было бы больше шансов. А так… Я не берусь прогнозировать ее болезнь.

В аптеке на полную мощность работает кондиционер, но я чувствую, как спина под блузкой покрывается липким потом. Перед глазами все начинает кружиться и, видимо, я не могу удержаться на ногах, раз Лукас стремительно подхватывает меня под руку.

— Кнопка, тебе плохо? Ты побледнела.

— А давно она болеет? — выдавливаю из себя, игнорируя его вопрос.

— Сразу после школы это выявилось.

Я опускаю веки, все еще держась за руку Лукаса. Так вот, почему Флёр не пришла на учебу…

— Где она сейчас? — говорю сиплым голосом.

— Лежит в онкологическом центре.

— Ты знаешь, где именно?

— Знаю. Ты хочешь ее навестить?

— Да.

— Сейчас напишу тебе, как ее найти.

Я облокачиваюсь на прилавок, пока Лукас уходит за бумажкой и ручкой. В ушах шумит, ноги еле держат меня.

— Вот адрес и номер палаты.

Я забираю листок, слегка приобнимаю его за плечи и выбегаю из аптеки, так и не купив пластыри. Ловлю такси, диктую водителю адрес и еду. Больница в Париже, и мы приезжаем через 15 минут. На негнущихся ногах я захожу внутрь, что-то пытаюсь объяснить охраннику, который спрашивает цель моего визита, затем иду к лифту, поднимаюсь на шестой этаж и ищу палату № 615.

Когда я нахожу нужную дверь, я еще долго стою возле нее, не решаясь постучать. Сердце колотится, потные ладони дрожат, в глазах стоят слезы. Тяжело сглотнув, я все же стучу. Почти сразу мне открывает мама Флёр.

— Ты!? — восклицает она при виде меня и отскакивает на шаг назад, будто перед ней привидение.

— Здравствуйте, мадам Жеффруа, — я прочищаю горло. — Я могу увидеть Флёр?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Женщина тут же меняется в лице.

— Почему ты продолжаешь так называть мою дочь? Она…

Мадам Жеффруа не успевает договорить, потому что я слышу слабенький голосок подруги.

— Кто там, мама?

— Никто, милая, ошиблись палатой.

Какая-то внутренняя сила после этих слов толкает меня вперед. Я оттесняю от двери мадам Жеффруа и влетаю в палату. За белой ширмой на кушетке лежит Флёр.

А вернее будет сказать — то, что от нее осталось.

Это не почти 24-летняя красивая девушка с густыми темными волосами, какие у нее всегда были. Это худенький 12-летний ребёнок. На голове у нее легкая косынка, под которой нет волос. Так же, как нет бровей и ресниц. Кожа бледная-бледная, глаза потухшие.

— Флёр… — только и успеваю вымолвить я, когда падаю на колени у ее кушетки, не сдерживая рыданий, и беру за тонкую ладошку.

— Кнопа…? — она разводит губы в едва заметной улыбке.

Второй рукой я обнимаю ее худенькое щупленькое тельце и утыкаюсь лицом в кушетку, пытаясь заглушить громкий плач.

— Прости меня, Флёр…

Слезы заглушают мои слова. Да и что эти слова дадут? Ничего. Мне нет прощения.

— Кнопа, не плачь, — Флёр свободной рукой проводит по моим волосам. — Я рада, что ты пришла. Я ждала тебя…

От этих слов я начинаю рыдать еще сильнее.

Флёр ждала меня…

— Прости меня, Флёр. Я ничего не знала, мне никто не сказал… Почему? Почему мне не сказали? — я оборачиваюсь к мадам Жеффруа, которая стоит у меня за спиной с каменным лицом.

— А мы ждали, что ты сама хоть раз позвонишь своей лучшей подруге и спросишь, как у нее дела. Но ты за шесть лет ни разу не позвонила, — сухо отвечает мне ее мать.