– Для чего же они тогда нужны?

– Как для чего? Для фасона. Неужто ты этого не знаешь?

– Даже и знать не хочу про такие глупости! А как в Англииобращаются с прислугой? Лучше, чем мы с неграми?

– Какое! Слугу там и за человека не считают. Обращаютсяхуже, чем с собакой.

– А на праздники разве их не отпускают, как у нас, – нарождество, на Новый год, на Четвертое июля?

– Скажет тоже! Сразу видно, что ты в Англии никогда не была.Да знаешь ли ты, Заяч… знаешь ли, Джоанна, что у них никогда и праздников-то небывает, их круглый год никуда не пускают: ни в цирк, ни в театр, ни внегритянский балаган, ну просто никуда!

– И в церковь тоже?

– И в церковь.

– А ведь ты ходишь в церковь?

Ну вот, опять я запутался! Я позабыл, что служу у старика.Но в следующую минуту я уже пустился объяснять ей, что лакей совсем не то, чтопростой слуга, и обязан ходить в церковь, хочет он этого или нет, и сидеть тамвместе с хозяевами, потому что так полагается. Только получилось у меня неоченьто складно; кончил я объяснять и вижу, что она мне не верит.

– Скажи, – говорит, – «честное индейское», что ты не навралмне с три короба.

– Честное индейское, нет, – говорю я.

– Совсем ничего не приврал?

– Ровно ничего. Как есть ни единого словечка, – говорю я.

– Положи руку вот на эту книжку и скажи еще раз.

Я вижу, что это просто-напросто словарь, положил на негоруку и сказал. Она как будто поверила и говорит:

– Ну ладно, кое-что тут, может, и верно; только уж извини,никогда этого не будет, чтобы я всему остальному поверила.

– Чему это ты не хочешь верить, Джо? – сказала Мэри Джейн,входя вместе с Сюзанной. – Нехорошо и невежливо так с ним разговаривать, онздесь чужой и от родных далеко. Тебе ведь не понравилось бы, если бы с тобойтак обращались?

– Вот ты всегда так, Мэри, – заступаешься за всех, когда ихникто еще и не думал обижать. Ничего я ему не сделала. Он тут мне наврал,по-моему, а я сказала, что не обязана всему верить. Вот и все, больше ничего неговорила. Я думаю, такие-то пустяки он может стерпеть?

– Мне все равно, пустяки это или нет; он гостит у нас вдоме, и с твоей стороны нехорошо так говорить. Ведь на его месте тебе было быстыдно; вот и не надо говорить ничего такого, чтобы человеку было стыдно.

– Да что ты, Мэри, он же сказал…

– Это не важно, что бы он там ни сказал, – не в том дело.Важно, чтобы ты была с ним ласкова и не говорила мальчику ничего такого, а тоон вспомнит, что он тут всем чужой и далеко от родины.

А я думаю про себя: «И такую-то девушку я позволяюобворовывать этому старому крокодилу!» Тут и Сюзанна вмешалась: такую задалагонку Заячьей Губе, что мое почтение!

А я думаю про себя: «И эту тоже я позволяю ему бессовестнообворовывать!» Тогда Мэри Джейн заговорила с ней совсем по-другому, кротко иласково, как она всегда говорила; только после этого бедная Заячья Губа сталатише воды, ниже травы и ударилась в слезы.

– Ну вот и хорошо, – сказали ей сестры, – теперь попроси унего прощенья.

Она и прощенья попросила, да еще как вежливо! Так деликатно,что приятно было слушать; мне даже захотелось еще больше ей наврать, чтобы онаеще раз попросила прощенья.

Думаю: «Ведь и эту тоже я позволяю ему обворовывать! « Апосле того как она попросила прощенья, все они принялись хлопотать и стараться,чтобы я почувствовал себя как дома и понял бы, что я среди друзей. А ячувствовал себя такой дрянью, таким мерзавцем и негодяем, что решил твердо:украду для них эти деньги, а там будь что будет.

И я ушел – будто бы спать, а сам думаю: погожу еще ложиться.Оставшись один, я стал это дело обмозговывать. Думаю себе: пойти, что ли, кэтому доктору да донести на моих мошенников? Нет, это не годится. А вдруг онрасскажет, кто ему сказал? Тогда мне от короля с герцогом солоно придется.Сказать потихоньку Мэри Джейн? Нет, лучше не надо. По ее лицу они, конечно,сразу поймут, в чем дело; мешок с золотом у них – они, не долго думая, возьмутда и удерут с деньгами. А если она позовет кого-нибудь на помощь, меня тоже вэто дело запутают, когда-то еще там разберутся! Нет, только и есть одно верноесредство: надо мне как-нибудь украсть эти деньги, и украсть так, чтобы на меняникто не подумал. У короля с герцогом тут выгодное дельце, они отсюда не уедут,пока не оберут дочиста и этих сирот, и весь город, так что я еще сумею выбратьудобное время. Украду деньги и спрячу, а потом, когда уеду вниз по реке, напишуМэри Джейн письмо и расскажу, где я их спрятал. А красть все-таки лучше нынченочью, потому что доктор, наверное, не все сказал, что знает; как бы он ихотсюда не спугнул.

Ну, думаю, пойду-ка обыщу их комнаты. Наверху в коридоребыло темно, но я все-таки отыскал комнату герцога и начал там все подрядощупывать; потом сообразил, что вряд ли король отдаст кому-нибудь эти деньги насохранение, на него что-то не похоже. Пошел в комнату короля и там тоже началшарить. Вижу, без свечки ничего не выходит, а зажечь, конечно, боюсь. Тогда ярешил сделать по-другому: думаю, подстерегу их и подслушаю. И в это самое времявдруг слышу – они идут.

Только я хотел залезть под кровать – сунулся, а она вовсе нетам стоит, где я думал; зато мне под руку попалась занавеска, под которойвисели платья Мэри Джейн; я скорей нырнул под нее, зарылся в платья и стою, недышу.

Они вошли, закрыли за собой дверь, и первым делом герцогнагнулся и заглянул под кровать! Вот когда я обрадовался, что не нашел вовремякровати! А ведь как-то само собой получается, что лезешь под кровать, когдадело у тебя секретное.

Оба они уселись, и король сказал:

– Ну, что у вас? Только покороче, потому что нам надо скорейидти вниз, рыдать вместе со всеми, а то они там начнут сплетничать на наш счет.

– Вот что, Капет[8]. Я все беспокоюсь: не нравится мне этотдоктор, не выходит он у меня из головы! Хотелось бы знать, какие у вас планы. Уменя есть одна мысль, и как будто она правильная.

– Это какая же, герцог?