Потом она обняла короля, а Сюзанна и Заячья Губа подошли кнему с другой стороны и тоже обняли. Все захлопали в ладоши, затопали ногами,поднялась настоящая буря, а король задрал голову кверху и гордо улыбнулся.

Доктор сказал:

– Хорошо, тогда я умываю руки. Но предупреждаю вас всех:придет время, когда вам тошно будет вспомнить про этот день!

И он ушел.

– Хорошо, доктор, – сказал король, как бы передразнивая его,– уж тогда мы постараемся – уговорим их послать за вами.

Все засмеялись и сказали, что это он ловко поддел доктора.

Когда все разошлись, король спросил Мэри Джейн, найдутся лиу них свободные комнаты, и она сказала, что одна свободная комната у них есть,она подойдет для дяди Уильяма, а дяде Гарви она уступит свою комнату, котораянемножко побольше, а сама она поместится с сестрами и будет спать там на койке;и еще на чердаке есть каморка с соломенным тюфяком. Король сказал, что этакаморка пригодится для его лакея, – это для меня.

Мэри Джейн повела нас наверх и показала дядюшкам их комнаты,очень простенькие, зато уютные. Она сказала, что уберет из своей комнаты всеплатья и разные другие вещи, если они мешают дяде Гарви; но он сказал, чтонисколько не мешают. Платья висели на стене, под ситцевой занавеской,спускавшейся до самого пола. В одном углу стоял старый сундук, в другом –футляр с гитарой, и много было разных пустяков и финтифлюшек, которыми девушкилюбят украшать свои комнаты. Король сказал, что с ними комната выглядит гораздоуютнее и милей, и не велел их трогать. У герцога комнатка была очень маленькая,зато удобная, и моя каморка тоже.

Вечером у них был званый ужин, и опять пришли те же гости,что и утром, а я стоял за стульями короля и герцога и прислуживал им, аостальным прислуживали негры. Мэри Джейн сидела на хозяйском месте, рядом сСюзанной, и говорила всем, что печенье не удалось, а соленья никуда не годятся,и куры попались плохие, очень жесткие, – словом, все те пустяки, которыеобыкновенно говорят хозяйки, когда напрашиваются на комплименты; а гостиотлично видели, что все удалось как нельзя лучше, и все хвалили, – спрашивали,например: «Как это вам удается так подрумянить печенье? „, или: «Скажите, радибога, где вы достали такие замечательные пикули?“ – и все в таком роде; ну,знаете, как обыкновенно за ужином – переливают из пустого в порожнее.

Когда все это кончилось, мы с Заячьей Губой поужинали вкухне остатками, пока другие помогали неграм убирать со стола и мыть посуду.Заячья Губа начала меня расспрашивать про Англию, и, ей-богу, я каждую минутутак и думал, что, того гляди, проврусь. Она спросила:

– Ты когда-нибудь видел короля?

– Какого? Вильгельма Четвертого[12]? Ну, а то как же! Он ходитв нашу церковь.

Я-то знал, что он давно помер, только ей не стал говорить.Вот, после того как я сказал, что он ходит в нашу церковь, она и. спрашивает:

– Как? Постоянно ходит?

– Ну да, постоянно. Его скамья как раз напротив нашей – подругую сторону кафедры.

– А я думала, он живет в Лондоне.

– Ну да, там он и живет. А где ж ему еще жить?

– Да ведь ты живешь в Шеффилде!

Ну, вижу, я влип. Пришлось для начала прикинуться, будтоподавился куриной костью, чтобы выгадать время, – надо же придумать, как мневывернуться! Потом я сказал:

– То есть он ходит в нашу церковь всегда, когда бывает вШеффилде. Это же только летом, когда он приезжает брать морские ванны.

– Что ты мелешь, ведь Шеффилд не на море!

– А кто сказал, что он на море?

– Да ты же и сказал.

– И не думал говорить.

– Нет, сказал!

– Нет, не говорил!

– Сказал!

– Ничего подобного не говорил.

– А что же ты говорил?

– Сказал, что он приезжает брать морские ванны – вот что ясказал.

– Так как же он берет морские ванны, если там нет моря?

– Послушай, – говорю я, – ты видала когда-нибудь английскийэль?

– Видала.

– А нужно за ним ездить в Англию?

– Нет, не нужно.

– Ну так вот, и Вильгельму Четвертому не надо ездить к морю,чтобы брать морские ванны.

– А откуда же тогда он берет морскую воду?

– Оттуда же, откуда люди берут эль: из бочки. В Шеффилде водворце есть котлы, и там ему эту воду греют. А в море такую уйму воды неочень-то нагреешь, никаких там приспособлений для этого нет.

– Теперь поняла. Почему же ты сразу не сказал, только времядаром тратил.

Ну, тут я понял, что выпутался благополучно, и мне сталомного легче и веселей. А она опять пристает:

– А ты тоже ходишь в церковь?

– Конечно, постоянно хожу.

– А где ты там сидишь?

– Как где? На нашей скамейке.

– На чьей?

– На нашей, то есть твоего дяди Гарви.

– На его скамье? А зачем ему скамья?

– Затем, чтобы сидеть. А ты думала – зачем?

– Ишь ты, а ведь я думала, что его место на кафедре.

Ох, чтоб ему, я и позабыл, что он проповедник! Ну, вижу,опять я засыпался; пришлось еще раз давиться куриной костью и опять думать.Потом я сказал:

– Что же, по-твоему, в церкви бывает только одинпроповедник?

– А на что же больше?

– Как! Это чтобы королю проповедовать? Ну, знаешь, ли, ятаких, как ты, еще не видывал! Да их меньше семнадцати не бывает.

– Семнадцать проповедников! Господи! Да я бы ни за что невысидела столько времени, даже для спасения души. Это их в неделю всех непереслушаешь.

– Пустяки, они не все в один день проповедуют, а по очереди.

– А что же тогда делают остальные?

– Да ничего особенного. Сидят, отдыхают, ходят с кружкой –да мало ли что! А то и совсем ничего не делают.