– Бедняжки! Каково им остаться одним на свете!

– Да нет, могло быть и хуже! У старика Питера есть друзья,они не дадут девочек в обиду. Там и Гобсон – баптистский проповедник, и дьяконЛот Хови, и Бен Рэкер, и Эбнер Шеклфорд, и адвокат Леви Белл, и докторРобинсон, и их жены, и вдова Бартли… и… да много еще, только с этими Питер былвсего ближе и писал о них на родину, так что Гарви знает, где ему искатьдрузей, когда сюда приедет.

А старик все расспрашивал да расспрашивал, пока не вытянулиз паренька все дочиста. Провалиться мне, если он не разузнал всю подноготнуюпро этот самый город и про Уилксов тоже: и чем занимался Питер – он былкожевник, и Джордж – а он был плотник, и Гарви – а он проповедник в какой-тосекте, и много еще чего. Потом и говорит:

– А почему это вы шли пешком до самого парохода?

– Потому что это большой орлеанский пароход и я боялся, чтоон здесь не остановится. Если пароход сидит глубоко, он не останавливается потребованию. Пароходы из Цинциннати останавливаются, а этот идет из Сент-Луиса.

– А что, Питер Уилкс был богатый?

– Да, очень богатый: у него были и дома, и земля; говорят,после него остались еще тысячи три-четыре деньгами, спрятанные где-то.

– Когда, вы сказали, он умер?

– Я ничего не говорил, а умер он вчера ночью.

– Похороны, верно, завтра?

– Да, после полудня.

– Гм! Все это очень печально; но что же делать, всем нампридется когда-нибудь умереть. Так что нам остается только готовиться к этомучасу: тогда мы можем быть спокойны.

– Да, сэр, это самое лучшее. Мать тоже всегда так говорила.

Когда мы причалили к пароходу, погрузка уже кончилась, искоро он ушел. Король ничего не говорил насчет того, чтобы подняться на борт;так мне и не удалось прокатиться на пароходе. Когда пароход ушел, корользаставил меня грести еще с милю, а там вылез на берег в пустынном месте иговорит:

– Поезжай живей обратно да доставь сюда герцога и новыечемоданы. А если он поехал на ту сторону, верни его и привези сюда. Да скажиему, чтобы оделся как можно лучше. Ну, теперь ступай!

Я уже понял, что он затевает, только, само собой, ничего несказал. Когда я вернулся вместе с герцогом, мы спрятали лодку, а потом ониуселись на бревно, и король ему все рассказал – все, что говорил молодойчеловек, от слова до слова. И все время, пока рассказывал, он старался выговаривать,как настоящий англичанин; получалось очень даже неплохо для такого неуча. Уменя так не выйдет, я даже и пробовать не хочу, а у него и вправду получалосьочень хорошо. Потом он спросил:

– А как вы насчет глухонемых, ваша светлость?

Герцог сказал, что в этом можно на него положиться: он игралглухонемых на театральных подмостках. И мы стали ждать парохода.

Около середины дня прошли два маленьких парохода, но онибыли не с верховьев реки, а потом подошел большой, и король с герцогом егоостановили. За нами выслали ялик, и мы поднялись на борт; оказалось, чтопароход шел из Цинциннати, в когда капитан узнал, что нам нужно проехать всегочетырепять миль, то просто взбесился и принялся ругать нас на чем свет стоит,грозился даже, что высадит. Но король не растерялся, он сказал:

– Если джентльмены могут заплатить по доллару за милю, с темчтоб их взяли на пароход и потом доставили на берег в ялике, то почему жепароходу не довезти их, верно?

Тогда капитан успокоился и сказал, что ладно, довезет; акогда мы поравнялись с городом, то спустили ялик и переправили нас туда.Человек двадцать сбежалось на берег, завидев ялик. И когда король спросил: «Неможет ли кто-нибудь из вас, джентльмены, показать мне, где живет мистер ПитерУилкс?» – они стали переглядываться и кивать друг другу головой, словноспрашивая: «А что я вам говорил?» Потом один из них сказал очень мягко иделикатно:

– Мне очень жаль, сэр, но мы можем только показать вам, гдеон жил вчера вечером.

Никто и мигнуть не успел, как негодный старикашка совсемраскис, прислонился к этому человеку, уперся ему подбородком в плечо и давайполивать ему спину слезами, а сам говорит:

– Увы, увы! Бедный брат! Он скончался, а мы так и не повидалисьс ним! О, как это тяжело, как тяжело!

Потом оборачивается, всхлипывая, и делает какие-то идиотскиезнаки герцогу, показывая ему что-то на пальцах, и тот тоже роняет чемодан идавай плакать, ей-богу! Я таких пройдох еще не видывал, и если они не самыеотъявленные жулики, тогда я уж не знаю, кто жулик.

Все собрались вокруг, стали им сочувствовать, утешали ихразными ласковыми словами, потащили в гору их чемоданы, позволяли им цеплятьсяза себя и обливать слезами, а королю рассказывали про последние минуты егобрата, и тот все пересказывал на пальцах герцогу, и оба они так горевали опокойном кожевнике, будто потеряли двенадцать апостолов. Да будь я негром, есликогда-нибудь видел хоть что-нибудь похожее! Просто делалось стыдно за родчеловеческий.

В две минуты новость облетела весь город, и со всех сторонопрометью стали сбегаться люди, а иные даже надевали на бегу сюртуки. Скоро мыоказались в самой гуще толпы, а шум и топот были такие, словно войско идет. Изокон и дверей торчали головы, и каждую минуту кто-нибудь спрашивал, высунувшисьиз-за забора:

– Это они?

А кто-нибудь из толпы отвечал:

– Они самые.

Когда мы дошли до дома Уилксов, улица перед ним былаполным-полна народа, а три девушки стояли в дверях. Мэри Джейн и вправду быларыженькая, только это ничего не значило: она все-таки была красавица, и лицо иглаза у нее так и сияли от радости, что наконец приехали дядюшки. Корольраспростер объятия, и Мэри Джейн бросилась ему на шею, а Заячья Губа бросиласьна шею герцогу. И какая тут была радость!

Все – по крайней мере, женщины – прослезились от того, чтодевочки наконец увиделись с родными и что у них в семье такое радостноесобытие.