Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы едем по Москве, которая никогда не спит, слушаем какую-то музыку, а на коленях у Киры лежит букет, который я подарил слишком поздно. Она судорожно сжимает своей ладошкой место, где стебли перевязаны лентой, а я тянусь к ней, чтобы накрыть своей ладонью сверху.
И потом, чуть позже, когда стою на пороге ее нового дома, куда мы занесли все ее вещи, я снова обнимаю и не могу отпустить. Так странно и непривычно — обнять и уйти. Оставить ее открытой новой жизни и новой любви. Уйти для того, чтобы однажды она встретила лучшего человека на свете, который сделает для нее все, что сможет. Лишь бы она была всегда счастлива.
Уйти, потому что сердцу не прикажешь. Потому что у каждого своя любовь.
У меня — одна. Одна и на всю жизнь, даже если безответно и без единого шанса.
Глава 39
Женя
Две недели я живу с мыслью, что в моей жизни не все потеряно, и у нас с Яном еще может быть второй шанс. Постоянно вспоминаю тот поцелуй в поезде и все слова, что сказал мне Самойленко. Не могу остановиться и перестать прокручивать это в голове снова и снова. Наш первый за два с половиной года поцелуй… Нежный, чувственный, долгий, дающий надежду и словно стирающийся ошибки прошлого. Поцелуй-чудо, поцелуй-счастье.
Но что дальше?
В очередной раз перебираю факты и путаюсь еще больше. Ян все еще любит меня, но встречается с другой, потому что не видит шанса вернуть все. Он еще не простил меня, а я все еще не попросила прощения. Вот вроде бы мы и разложили все по полочкам, а действовать не начали.
Нам по-прежнему больно. Обоим. Та жестокая ошибка по-прежнему делит нас на до и после, делая нас теми, кем мы были, и теми, кем стали.
Ян сказал — сейчас есть лишь настоящее, но я в настоящем потерялась. Разобраться в себе… Он дал верный совет, но у меня не получается. Я живу по инерции, двигаясь тем курсом, что задала себе много лет назад.
Я знаю, что могу попытаться сказать ему все, но уводить его у девушки — это не мои методы. С другой стороны, если сидеть и ждать, он еще и женится на ней, пока я буду сопли жевать и занимать долбанным самоанализом, который не помогает.
Дом. Дорога. Театр. Репетиции, примерки. Наносишь грим — снимаешь. Принимаешь цветы от зрителей после спектакля, едешь домой, стоишь под душем. И так по кругу. Желанная жизнь, но почему-то не такая, какой я ее видела.
Пытаюсь понять, а в какой момент в моей картине мира отношения с Яном стали мешать всему остальному? Наоборот, мы так редко виделись, что были совершенно свободны большую часть времени и могли спокойно строить карьеру. Да, после встреч я всегда с болью отпускала его, словно отрывала от себя, но стойко держалась при Яне, не показывая слез.
А сейчас понимаю: другой такой глупости просто невозможно было совершить.
Дура.
* * *
После очередной репетиции Макар зовет меня к себе для разговора. Давно мы с ним не оставались один на один… Мы даже по работе почти не общаемся, не говоря уже о личном. После тех его глупых предложений «все вернуть» он больше меня не трогал, и поэтому тема сегодняшнего разговора для меня — полный сюрприз.
Под пристальными взглядами серпентария мы с худруком выходим из зала, пока все остальные начинают шушукаться, и Макар ухмыляется.
— А они все еще думают, что мы можем сойтись вновь, — заявляет он.
Боже, надеюсь, мы будем разговаривать не об этом.
— Если ты не начал встречаться с кем-то другим, — пытаюсь пинг-понгом вернуть ему укол.
— Не начал. Но и тебе больше предлагать не буду, — произносит то, что меня немного успокаивает. — Прошу, — открывает дверь к себе в кабинет и первой пропускает меня.
— О чем ты хочешь поговорить, Макар?
— Садись, — показывает на кресло, а не на стулья возле своего стола.
Ну что ж, как скажет. Можно и так. В конце концов, я не какая-то там рядовая актрисулька в его театре и никогда не буду считать себя такой, даже с учетом нашего неприятного расставания. Личное с рабочим не смешивают, но прошлое тоже остается в памяти, и мы оба это понимаем.
Я осторожно присаживаюсь, а Макар широким жестом хватает один из стульев и усаживается, «оседлав» его.
— Мне не нравится, что с тобой происходит, Миллер.
— В каком смысле?
— Твоя личная жизнь меня мало интересует, но если она мешает работе, я должен вмешаться. Ты нужна мне на сцене собранной и активной, Женя, а ты подавлена и совершенно не в форме. Я же прав?
— Прав, — киваю, потому что возразить нечем.
— Что происходит? Ты все еще переживаешь то, что произошло между нами?
Это немного веселит меня. Все же Макар невероятно переоценивает свою значимость и думает, что кроме его персоны других людей ничего не может интересовать.
— Это я давно пережила. Проблема в другом, но не думаю, что тебе нужно об этом знать.
— Обижает кто-то?
Не могу с этого человека! Порой мне кажется, что у него раздвоение личности. Сначала он сам со мной по-свински поступил, а теперь хочет убедиться, что у меня нет обидчиков. А то бы он что, морды им набил? Да ну.
— Никто не обижает, Макар. Я просто люблю человека, с которым не могу быть вместе.
— И когда же ты успела так сильно влюбиться? Не так много времени прошло, знаешь ли.
— Задолго до тебя. В семнадцать лет.
— В смысле в семнадцать? Миллер, у тебя же никого не было, когда мы встречались?
— Не было. Я сама его бросила еще на четвертом курсе. А сейчас поняла, что зря.
— И кто он?
— А тебе это важно?
На удивление ловлю на себе заинтересованные взгляды худрука. Знаю, его все-таки тянет ко мне. Есть какое-то удивительное влечение, может, даже симпатия. Но этим не перекрыть того, как он поступил со мной в мою беременность.
— Допустим, важно, — говорит Макар.
— Ты с ним… знаком. Он заступился за меня тогда.
— А, так это он мне морду набил? А ты клялась, что
