В условиях нарастающих шума и энергичности популярного отдыха в ХХ веке не следует недооценивать живучесть и ценность уединенного «покоя и тишины». Именно так большинство людей в большинстве случаев в прошлом стремились оправиться от физического труда и подготовиться к предстоящим задачам. Вне дома, как обсуждалось во второй главе, такую же функцию выполняли случайные прогулки по соседним улицам или полям. Когда это было возможно, «общительную» альтернативу составляла столь же неструктурированная и незначительная беседа. И все же были кое-какие изменения. Конкретные виды рекреационной деятельности, рассмотренные в третьей главе, начали распространяться на верхние слои рабочего класса, а затем – неравномерно, по доходам, возрасту и полу – и среди трудящегося населения в целом. Как правило, расширение спектра увлечений и хобби было связано с затратами. Деньги приходилось тратить на материалы и инструменты, на соответствующие журналы и книги и, возможно, на членство в обществе единомышленников-энтузиастов. Косвенно все эти практики требовали определенного уровня домашнего комфорта и надлежащего управления временем и пространством в доме или за его пределами. В XX – начале XXI века стремление к неструктурированному покою, как будет показано в следующей главе, не исчезло полностью, однако все большая доля населения сочетала его со все более широким спектром отдельных увлечений.

В процессе изменений на первый план выдвинулась первая из трех функций одиночества как ответа на модерн. В целом он и сопровождал, и делал возможным распространение форм личного выбора и дружеской домашности. И тот и другая были движимы двойными силами перемен: бытовыми стандартами жизни и массовой коммуникацией. Все чаще становилось возможным перемещение между различными формами общения и одиночного отдыха по своему вкусу. Были знаковые виды деятельности, которые велись всегда в одиночку или в компании. Пример первых – карточная игра пасьянс, новые варианты которой продолжали появляться и после 1900 года, а пример вторых – командные виды спорта. Но во многих случаях можно было перемещаться между противоположными регистрами общения в соответствии с характером времяпрепровождения и желанием человека, который его практикует. Некоторые давно устоявшиеся коллективные занятия приняли более уединенные формы, например потребление алкоголя – вследствие стремительного роста домашнего потребления баночного пива с 1960-х годов и большей доступности вина и крепких спиртных напитков в винных магазинах и супермаркетах[667]. Дома различные виды досуга образовали территорию для совместных усилий – в таком масштабе, какой прежде был редко достижим на любом уровне общества. В то же время они создали пространство, в котором муж и жена, родитель и ребенок могли бы покидать компанию друг друга и находить возможность для самовыражения и самореализации. Происходило дальнейшее расширение сетевого уединения, начало которому было положено в предыдущем столетии. Массовая коммуникация сначала в традиционной, но в высшей степени инновационной форме печатного слова, а затем в формах кинематографа и электронных медиа расширила и реконфигурировала способы, с помощью которых человек мог в потреблении удовольствий соединяться с более широким сообществом. Заключительное преобразование в этом отношении – цифровая революция – станет темой последней главы.

Комфорт и коммуникация

Перспективы одиночного досуга после 1900 года возросли благодаря двум длительным и зачастую неравномерным изменениям. Наиболее очевидное из них касалось домашнего пространства. В знаменитом эссе 1929 года Вирджиния Вулф проницательно писала не только о необходимости «комнаты на замкé», но и о затратах, которые, по подсчетам писательницы, составляли как минимум «пятьсот фунтов в год»[668]. Это делало такую привилегию недосягаемой для любого домовладельца, чье положение было ниже верхнего слоя среднего класса. Кэтлин Дэйас, выросшая в эдвардианском Бирмингеме, описала свой опыт семейной жизни, втиснутой в два спальных пространства с единственной комнатой внизу для всех повседневных дел как родителей, так и детей:

Мама и папа спали в главной спальне над гостиной, а братья, Джонатан и Чарли, – в другой кровати в той же комнате. Мой второй брат Фрэнсис, или Фрэнки, сестра Лиза и я спали на чердаке над спальней, а кровать старшей сестры, Мэри, стояла в другом углу чердака, напротив нас. Мэри было двадцать, и она собиралась вскоре выйти замуж – в двадцать один[669].

В ее мире лишь в короткие бездетные периоды – в начале и в конце супружеской жизни – могло быть комнат больше, чем жильцов. Частное, запираемое на ключ пространство было мечтой не только начинающих писателей, но и всех юношей и девушек. В начале века лишь немногие подростки имели возможность захлопнуть дверь своей спальни перед лицом возмущенного родителя.

Если постоянное пользование личным помещением было недоступно, то возможности для побега из компании других людей расширялись. Доклад Тюдора Уолтерса от ноября 1918-го обобщил достижения в жилищном обеспечении населения после 1875 года и определил стандарты для предстоящей программы жилищного строительства. В нем была утверждена норма: две комнаты внизу плюс буфетная и две-три спальни, а также было предварительно рассмотрено использование гостиной для целей, не связанных с формальными собраниями. Это пространство, говорилось в докладе, может быть использовано «в случае болезни – как тихая комната для выздоравливающих членов семьи или для любого, кто может страдать от длительной болезни или слабости»[670]. В более позитивном варианте, учитывающем полную номинальную грамотность среди тех, кто недавно достиг брачного возраста, и расширение системы образования, предусматривалось, что гостиная может использоваться «для домашних занятий детьми школьного возраста или же для аналогичных занятий – обучения, серьезного чтения, письма – любым другим членом семьи»[671].

Последующие преобразования определялись как бытовыми удобствами, так и демографией. Государственные и частные застройщики возвели четыре миллиона домов, отвечающих основным стандартам, в межвоенный период и еще семь миллионов за четверть века после 1945 года[672]. В то же время семьи с шестью детьми, в одной из которых жила Кэтлин Дэйас, становились все более редкими. К концу межвоенного периода рабочий класс начал демонстрировать такое же репродуктивное поведение, как и вышестоящие на социальной лестнице. Размер полной семьи быстро упал до текущего среднего показателя в 1,91. По мере сокращения периода брака, посвященного воспитанию детей, и увеличения средней продолжительности жизни доля домохозяйств, в которых насчитывалось не более двух человек, стала расти. К 1961 году чуть более двух пятых домохозяйств насчитывали менее трех человек, а по данным переписи 2011 года эта доля возросла до двух третей. Самое же существенное изменение, которое больше, чем какое бы то ни было другое, отделило современную домашнюю жизнь от любой предшествующей эпохи, касалось количества людей, живущих в одиночестве. В начале XX века, в соответствии с установившейся традицией, из одного человека состояло не более одного домохозяйства из двадцати, что соответствовало 1 % населения. К